Наводнение на Дальнем Востоке обнажило проблемы, которые обсуждаются уже давно. На фоне природной катастрофы кажутся совершенно неуместными меры по развитию региона, которые посредством беспрецедентных совместных усилий всех ветвей федеральной власти предпринимаются в последние два года. Не так, не туда, не теми силами.

События этих не по-летнему напряженных месяцев наглядно показали: Дальний Восток по-прежнему никому не известен. Дальневосточники на интернет-форумах ведут список «косяков» федеральных СМИ и возмущаются, что для Москвы нет разницы между Приморьем и Приамурьем, Белогорском и Белогорьем, что журналисты выдумывают мифические ГЭС на Амуре и путают названия субъектов. Но стоит ли в этом винить только москвичей?

Дальний Восток — важнейшая тема в политической повестке дня, но он так и не стал сопоставимо важным в медийной, культурной, общественной картине мира россиянина. Также и Министерство по развитию Дальнего Востока с поставленными перед ним задачами справилось не полностью, а главное, не смогло «создать условия для реализации на территории региона масштабных комплексных проектов, которые придадут регионам новую энергию роста и развития», что вменялось ему в задачу.

В течение почти полутора лет существования ведомство не бездействовало: написана и презентована тысячестраничная программа развития, проведены заседания и рабочие группы. Но во всей этой программе есть не более десятка упоминаний о противопаводковых мероприятиях на Амуре — несколько сел предлагалось защитить дамбами в ЕАО и Амурской области.

Притом что русские узнали о Приамурье и приамурских наводнениях одновременно. В челобитной царю Федору Алексеевичу 1682 года, в которой «...бьют челом бедные и беспомощные сироты дальней отчины Албазинского острогу», мы читаем, что «были дожди заливные, не дало сено поставить, а хлебы все вытопило, и ныне нам бедным долги платить нечем». А с конца XIX века, с начала второго этапа освоения региона, катастрофические наводнения раз в 20–30 лет являются непременными спутниками приамурской жизни. Именно для борьбы с ними было принято решение о строительстве гидроэлектростанций, защитных сооружений, проводилась научная работа по оценке рисков паводков.

Наводнение 2013 года, вернее, то, что оно стало «неожиданным», — это серьезное напоминание, что за пределами чиновничьего мира документов и заседаний, стратегий и концепций есть жизнь, есть практика, есть климат и объективные условия, которые предшествуют чиновничьим идеям и инициативам, а не подчиняются им. И это напоминание было, очевидно, услышано.

Мы любим называть поворотные действия президента по месту или времени: «мюнхенская речь», «майские указы» и т.д. По результатам поездки Путина на Дальний Восток впору говорить про «дальневосточную модель». В чем она заключается?

Первое: лишних денег нет и не будет. Мы не будем тратить сверх того, что жизненно необходимо. Как следует из совещаний, которые проводил Владимир Путин в ходе своей поездки по Дальнему Востоку, предлагается «...не выколачивать из Минфина дополнительные ресурсы... а перераспределить внутри ведомства и внутри регионов, насколько это возможно». Разумная экономия и подотчетность («понять, сколько нужно на восстановление муниципальной инфраструктуры, и дать туда именно это количество денег — не больше, но и не меньше») — определяющие принципы «дальневосточной модели». А щедрые бюджетные трансферты гораздо лучше заменить макропроектами, которые, помимо всего прочего, увеличивают налоговые поступления, дают рабочие места (а с ними — увеличение налоговой базы, создание рабочих мест и т. д.).

Второе: пересмотр железнодорожных и энергетических тарифов. Вопрос о доставке по железной дороге угля из Сибири вместо угля затопленных наводнением дальневосточных карьеров, обнажил остроту проблемы. Как отметил президент, «получается, что тариф в два раза дороже, чем сама стоимость товара». Со стоимостью электроэнергии ситуация не лучше. При всей энергоизбыточности Дальнего Востока, при всех его многочисленных ГЭС здесь самые высокие энерготарифы в стране. И их коррекция до среднероссийского уровня не просто назрела, а является ключевым фактором, без которого невозможно никакое развитие. Если ГЭС воспринимать не как коммерческие предприятия, а как часть государственной программы обеспечения нормальной жизни Приамурья, которая невозможна без регулирования стока Амура и его притоков, то нет ни одной причины, почему прибыль гидроэнергетиков «здесь и сейчас» должна превалировать над интересами развития иных отраслей экономики территории.

И наконец, «ответственность исполнителей». В числе первых поручений Владимира Путина — проверка Следственным комитетом соответствия законодательству действий должностных лиц, в том числе ответственных за эксплуатацию гидротехнических сооружений. В ходе нескольких проведенных на Дальнем Востоке совещаний не только ставится вопрос о помощи пострадавшим, но и выясняется, чье действие или бездействие  сделало возможным строительство в зоне затопления. В политической традиции, описываемой тезисом «война всё спишет», возвращение к мысли «у каждой катастрофы есть фамилия, имя, отчество» воспринимается как яркая новация.

Каждому из нас хотелось бы жить в стране с ответственным и экономным чиновничеством, с предприятиями, имеющими доступ к дешевой инфраструктуре, как транспортной, так и энергетической, с экономическими макропроектами, сулящими тысячи рабочих мест не для гастарбайтеров-строителей, а для высококвалифицированной местной рабочей силы, которые к тому же финансируются за счет внебюджетных источников. Это очевидный идеал. Зоной эксперимента, своеобразной опытной площадкой, становится Дальний Восток. И он не может не завершиться успехом. Еще 300 лет писать челобитные в Москву о дороговизне и наводнениях из потенциально богатейшего региона мира нам просто никто не позволит. 

Возрастная категория материалов: 18+