Алексей Гуськов: «На Дальнем Востоке честно говорят то, что думают»

Фото: Андрей Митрофанов

Про кино

Несколько лет назад я прочитал в интернете опрос, где респондентам предлагали ответить на вопрос, что бы они сделали, если бы жили вечно. Самое удивительное, что 94 процента ответов совпали. И речь не про полет в космос, получение какой-то профессии или строительство дома. У мужчин это любовь, фантазии про женщин — в меру возраста и распущенности. Женщины были более вариативны, но все было тоже связано с любовью — может, с более романтичным подходом.

Удивительная вещь — мы живем в непрерывных поисках своего комфорта, счастья, но самые близкие нам потребности абсолютно естественны.

Так стал рождаться сценарий «Вечной жизни Александра Христофорова». Мы поместили героя в парк развлечений, дали ему ролевые функции, профессию актера, слава которого осталась позади. Теперь он — аниматор в парке, где есть римский павильон. Каждое утро мой персонаж, как настоящий человек боя, встает и идет изображать римского полководца Марка Агриппу, который выходил на арену драться с гладиаторами и побеждал их. Но идет смена поколений, появляются новые, не такие героические роли. Через эту игру с человеком происходит трансформация, он получает от жизни удивительные подарки: от любви женщины до хороших отношений с сыном. На постере фильма написано: рекомендовано как средство от осенней хандры.

Я выхожу к зрителям перед показом и обязательно приезжаю после него. И все записываю. Зал, реакцию. Хочу, чтобы люди видели: не только они меня фотографируют, но и я их.

Наш фильм стоит отдельно от всего, что сегодня предлагают публике. Он очень ироничный, очень красивый — мы поставили перед оператором задачу сделать такую картинку, чтобы в нее хотелось нырнуть.

Я часто сам думал: зачем хожу в этот темный зал? Не для того же, чтобы есть чипсы или попкорн. С одних фильмов я ухожу, другие досматриваю до конца. Получается, что я иду в кино за настроением, за сказкой, за ощущением необыденности. И совсем не хочется, чтобы меня с экрана поучали.

В нашем фильме есть свой шифр. Возьмите «Матрицу» Вачовски, главного героя Нео — это миф. Всякое кино строится на мифе.

Если человека постоянно кормить фастфудом, он никогда не узнает о существовании высокой кухни.

Мы сняли арт-мейнстрим (смешение игрового и документального). Мне часто говорят, что в России такое не смотрят. И это глубочайшая ложь, которую подают как официальную идеологию.

Мы все обсмеяли. Не оборжали, не обхохотали — а именно рассказали иронично.

В фильме нет религиозного подтекста. Наш герой существует в историчности, а не в религиозности момента. Это жизнь: вот я еду по Хабаровску и вижу билборд, на котором реклама доктора — мол, лечит без лекарств. И кто-то же к нему идет.

Всякое кино рождается в радостях и печалях, взлетах и падениях. Но атмосфера на этот раз была потрясающая.

Главная идея любого сюжета умещается в одну строчку. А дальше нужно просто ее придерживаться, не позволять себе и другим куда-то сваливаться. Моя лепта как одного из сценаристов — читать и наблюдать. Ведь если зритель теряет логику, он теряет все, отворачивается.

В «Вечной жизни» я бегу по воде — понятное дело, не как святой дух. Поэтому к спецэффектам отношусь положительно. Правда, когда кино совсем компьютерное, лично мне скучно. Но это не значит, что этого не должно существовать.

Про профессию

В моей карьере было много фильмов, из-за которых я не поднимусь и никуда не поеду. Не потому что мне за это кино стыдно — оно просто не мое. Я пришел, сделал работу и ушел — в меру перфектности и силы таланта.

Я еду по стране в том числе и для того, чтобы посмотреть — а кто вообще такой российский зритель сегодня, для кого мы работаем. Дело в том, что дистрибьюторы находятся в основном в Москве. Они честно говорят, что до Красноярска еще что-то понимают, а все, что дальше — тайна за семью печатями.

Я мальчик взрослый. И хорошо помню российское кино, которое было, как упырь. Вроде есть, а вроде нет. Упырь же не отражается в зеркале. Чтобы этого не происходило, в кинотеатрах должен быть зритель.

Есть замечательная притча о лучшем актере и лучшем зрителе. В ней говорится о том, как во время постановки по Шекспиру в XIX веке зритель так переживал за Отелло и Дездемону, что пристрелил исполнителя роли Яго. И потом сам застрелился. Так они и лежат рядом.

Я работаю актером в театре, снимаюсь в кино и сериалах, иногда выпускаю картины как продюсер. При этом ни с кем не аффилирован и могу представлять независимое мнение.

Как известно, в американском кино героев могут играть только американцы. Французского актера Венсана Касселя как-то спросили, не обидно ли играть одних негодяев. Он ответил: играю настолько обаятельно, что таким образом мщу этим американским героям. Это называется «андердог». У этого амплуа диапазон гораздо шире, чем, например, у любовника.

Кто вам сказал, что я успешный актер? Успешные в Голливуде.

Каков бы ни был фантазийный мир, я должен себя с ним сомкнуть. Для меня самый великий фильм всех времен и народов — это «Не горюй!» Георгия Данелия. В нем есть все, чтобы смеяться и плакать. Таким кино я бы хотел заниматься всю жизнь.

В моем дипломе написано: «актер драматического театра, кино и художественного пения». Я профессионал. Если бы я «вживался» в каждую роль, то после всякой убедительной истории лежал бы в сумасшедшем доме.

Поработать режиссером? Это совсем отдельная профессия. Я, как продюсер и актер, это точно знаю. Становиться из приличного актера и приличного продюсера еще одним среднестатистическим режиссером у меня нет никакого желания.

Я работал с такими мастерами. как Александр Митта, Раду Михэйляну, Андреа Порпорати. Есть опыт, который позволяет понять: не смогу. Я иная машинка и иначе устроен. Ритм работы режиссера — самый быстрый и удачный — это одна картина в два года. И не факт, что она будет хорошей. Мартин Скорсезе снял первую картину, потом очень быстро — вторую и провалился так, что восемь лет разбирался, отчего это случилось.

Про жизнь

В современной жизни ужасный дефицит самоиронии. Мы такие серьезные, так трепетно к себе относимся. Не дай бог кто-то случайно столкнется с нами на улице — такое скажем, развернемся! А всего и делов-то: улыбнуться, сказать «извините» и разойтись.

У нас огромная и необоснованная претензия в отношении себя. Это не мое выражение, оно принадлежит Эрнсту Неизвестному. А жизнь такая короткая и быстрая, и в ней есть действительно главные вещи, которые всегда рядом с нами.

Мы живем в парке развлечений. И чем дальше, тем больше он будет приходить в эту жизнь. И с ним придется разбираться.

С определенного возраста я вообще перестал верить тому, что мне говорят. Это связано в том числе с какими-то премиями, призами. Когда я знаю точно, что мне не нравится, а мне говорят, что это самое главное, это наше всё — не верю. И в итоге оказывается, что я не одинок.

Какая бы реклама ни существовала, важен «сарафан». Тем более в нашем обществе, которое совершенно не верит массмедиа. Все нужно посмотреть, попробовать, потрогать самому.

Дальний Восток отличается конкретностью мнений. Здесь человек считает: если вы меня позвали куда-то, я внимательно посмотрю, а потом скажу, что думаю — честно. Я так во Владивостоке и сказал: наверное, поэтому вы и не можете выбрать губернатора. У каждого свое мнение, и все честно его высказывают. Вы достаточно серьезно к этому относитесь.

То, что человек говорит обо мне при мне, нужно делить на 100. А анонимные замечания дорогого стоят. Не так важно, что пишут в твоем блоге твои же друзья. Главное написано рядом.

Я никак не могу попасть на «Амурскую осень».

Посмотрите, какой вокруг прекрасный мир, какие облака на небе. Что нам вообще дано на этой земле. Андрей Болконский у Толстого в «Войне и мире» был ранен, упал и увидел небо. И когда подъехал Наполеон, даже он оказался не важен.

Как отметила великая Раневская, когда кто-то сказал, что его не вдохновляет «Джоконда» — за столько веков она стала сама выбирать, кого вдохновлять.