Романтика профессии
В нашей семье, насколько я знаю, никогда не было врачей, ни в одном из поколений. Мой отец — военный, семью, как водится, изрядно побросало по стране и «приземлило» в амурском городе Сковородино. Вот оттуда я в 16 лет после окончания школы и поехал в медакадемию. Почему врач, а не офицер? Не знаю, но точно помню, что мне с детского садика хотелось людям помогать, вылечивать от болезней. Мне казалось, что это очень важно и очень романтично — если беда, то вдруг приходит доктор и всех спасает. И я выбрал именно то, о чем мечтал.
Почему пошел на анестезиолога-реаниматолога? Потому что ни в одной другой медицинской профессии врач не видит такого сиюминутного эффекта от лечения, который видим мы, анестезиологи. Поясню: к тебе поступает человек в критическом состоянии, почти мертвый, и в результате твоих действий он, можно сказать, оживает. Конечно, анестезиолог — не Бог, и мы не вершим судьбы, но какой-то момент высшего присутствия в нашей работе есть. Это непостижимо и очень здорово!
Остаются самые преданные
Я помню свое первое 1 сентября в академии. Тогда было крайне сложно в медицине. Во время торжественной линейки подходит ко мне с микрофоном журналисты какого-то телеканала и спрашивают: «Вы чего так радуетесь, что идете в медицину? И зачем вообще поступили? У врачей зарплаты мизерные, все плохо». Я помню ответил: «А я верю, что, когда мы начнем работать, в стране все изменится и на зарплату врача можно будет жить. Ну, или не будем работать врачами». И я очень рад, что все сложилось нормально и что я и мои сокурсники работают в здравоохранении. Да вообще должен сказать, что случайные люди редко надолго задерживаются в медицине. Слишком долго и трудно учиться, бросают сразу, если что-то «не по нутру».
Кроме кафедры, работаю в стационаре. Еще в студенчестве стал брать дежурства, сейчас их не так много — пять в месяц в отделении реанимации областной клинической больницы.
Помню тех, кого не спасли
Были ли тяжелые случаи в работе? Работа анестезиолога-реаниматолога из одних тяжелых случаев и состоит. Помню ли я тех пациентов, кого не смог спасти? Конечно, это все морально тяжело. Но с годами, наверное, происходит так называемая профессиональная деформация. Не могу сказать, что после каждого неудачного исхода накрывает депрессия. Но на душе плохо всякий раз. Особенно горько переживаются, когда ты не смог спасти ребенка.
А вот каждое успешное лечение наполовину можно отнести к чуду. Иногда бывают ситуации: два абсолютно одинаковых пациента с абсолютно одинаковым течением заболевания, лечим одинаково. Но один выздоравливает, а другой нет. Почему? Тут есть часть необъяснимого чего-то…
Самый запоминающийся случай расскажу. Это было в самом начале моей карьеры — помню так ярко, как будто это было вчера. После ДТП привезли в реанимацию молодую женщину с множественными автодорожными травмами, повреждениями внутренних органов, сильным кровотечением. На операции врачи сделали все, что возможно, но прогноз был скорее пессимистический, предчувствия положительного эффекта не было. Пациентка выжила, у нее все достаточно быстро восстанавливалось. На одном из моих дежурств подходит мама и маленький сын этой пациентки. И этот малыш говорит: «Дяденька, спасибо, что вы маму мою спасли»! Вот это до слез, конечно…
Зря говорят, что благодарность врачам «коньяк — лимон — конфеты». Вот та благодарность как раз запомнилась всему отделению. Мама этой пациентки еще и в газету написала короткую заметку про медиков, которые вытащили с того света ее дочь, перечислила всех — от санитарок до реаниматологов и хирургов. Всех, кто на протяжении месяца занимался в реанимации с ее дочкой.
Руководитель в 34 года
Как получилось, что стал руководить кафедрой? Она у нас самая молодая в вузе. Долгое время мы были чуть ли не единственным вузом, где не было специальной кафедры анестезиологии, реанимации, интенсивной терапии и скорой медицинской помощи. Раньше анестезиологов готовили на кафедре госпитальной хирургии. Спасибо моему учителю, заведующему этой кафедрой Валерию Владимировичу Яновому, который активно продвигал анестезиологию в академии. На его кафедре преподавали дисциплину, обучали ординаторов. Но время меняется, меняются учебные программы и стандарты, в последние годы в вузе увеличили количество часов на неотложную помощь — это экстренные состояния, причем у всех специальностей. И как-то во время одной из научных конференций коллеги из Читы спросили: «Когда кафедру создадите? Вот у вас и заведующий уже готовый сидит». А мне в то время было 34 года. Ну мы и стали «работать над вопросом». Через полгода кафедра у нас уже была.
Сейчас у нас шесть штатных преподавателей и пять внешних совместителей — это практикующие доктора, заведующие отделениями в больницах. Думаем о том, что надо расширяться. На кафедре у нас все мужчины и всего одна женщина. Я девушкам всегда говорю: «Не ходите в реанимацию и анестезиологию. Это дико тяжело, бессонные ночи, профессиональная деформация. Мне вас жалко, ведь в реанимации — одни тяжелые пациенты. И причем и старики, и дети, и беременные…» Всегда отговариваю девушек. Но не всегда, правда, получается.
Мы выпускаем анестезиологов-реаниматологов каждый год. В этом году — 13 человек. Сейчас у нас самый большой набор в вузе: ординаторов первого года — 14 человек и 8 человек — ординаторы второго года. И девушек, кстати, очень много.
Наши сотрудники (я в том числе) работаем в симуляционном центре академии — там студенты учатся отрабатывать навыки на роботах. И я этим центром руковожу. У нас он высокого уровня. В России, кстати, почти руководители симуляционных центров — анестезиологи. Возможно потому, что мы, как никто другой, видим важность симуляционного обучения, во время которого можно по много раз отработать экстренные ситуации, увидеть свои ошибки и проработать их. Этого невозможно сделать в реальной жизни с реальными пациентами. А роботы позволяют на себе тренироваться, в итоге врач приходит к пациенту уже с наработанными навыками.
Будет ли кафедра развиваться? Я в этом абсолютно уверен. Нам есть куда расти. И по штату, и по научной работе. Чтобы развивать науку в этом направлении, надо чтобы были свои доктора наук — в Амурской области пока нет ни одного доктора наук по анестезиологии. Если будет, то мы сможем здесь защищать кандидатские диссертации по анестезиологии. Да и мы все пока кандидаты наук в других направлениях. Я, например, кандидат медицинских наук по хирургии. Кому-то надо стать первым доктором по анестезиологии. Может быть, займусь позже наукой чистой и защищу. Но пока не могу всю остальную работу отодвинуть. В практической медицине много интересного.
Например, сейчас мы еще активно занимаемся созданием виртуального помощника врача NeuroCHEбурашка. Если все воплотится в жизнь так, как мы придумали, это минимизирует время оказания помощи и уменьшит количество пациентов, нуждающихся в реанимации. Потому что если они будут вовремя получать терапию хронической патологии, то и нуждающихся в помощи реаниматологов будет меньше.
Если не медицина?
Если бы в моей жизни не случилось медицины? Тогда была бы информатика. В моей школе этот предмет был не сильно популярен, учитель ее не любил или не знал, а мне всегда было интересно программирование. Я вел занятия, у меня был ключ от кабинета, я неоднократно принимал участие в олимпиадах и побеждал. И даже думал одно время поступать в АмГУ, но медицина перевесила.
Музыканты в белых халатах
А если не информатика, то музыка! Я же барабанщик уже много лет. У нас с ребятами была группа MAРTiNY, мы активно выступали на городских мероприятиях и просто с концертами. Даже как-то на День города, по-моему, с группой «На-На» на площади играли. Последние два года в связи с ковидом перестали, а вот вчера с деканом первого курса Виталием Затворницким, он гитарист, снова собрались и решили выступить на юбилее академии в ОКЦ. Репетируем, посмотрим, как получится. Но музыка мне точно в кайф! Хотя нет, и музыка, и медицина в сочетании с вычислительными технологиями, нейросетью — вот это мое и есть!
Возрастная категория материалов: 18+
Очень хорошая публикация! ...Вообще, считаю, писать о людях — самый правильный путь: о ВСЁМ можно рассказать через человеческие судьбы.
— Nifashev Sergey