В Шебекино с бойцами территориальной самообороны после обстрела 30 мая 2023 годаВ Шебекино с бойцами территориальной самообороны после обстрела 30 мая 2023 года

«Мы с государством живем одной жизнью»

— Лена, вы последние два дня в Красноярке. Какие ощущения после Белгорода?  

— Ощущения спокойной, мирной жизни. Конечно, радует, что здесь люди далеко от этих опасных событий. Но в то же время я вижу подъем патриотизма. И на форуме это заметно. Был мастер-класс по событиям, посвященным СВО. Я обратила внимание, что среди слушателей было очень много молодых людей. Люди старшего возраста всё-таки, наверное, воспитаны нашей историей, закалены обстановкой и привыкли, что мы с государством живем одной жизнью. И свою точку зрения, конечно же, высказываем так искренне и честно тогда, когда нашему государству тяжело. В данном случае это действительно так: нашей стране тяжело, и мы с ней. У молодых ребят, которые воспитаны в 2000-х годах, нет такого патриотического подъема. Но я видела, что зал слушал внимательно, всех затронула эта тема.

— Когда узнают, что вы из Белгорода — какая реакция, как люди реагируют?

— По-разному. Но больше сопереживания, начинают спрашивать, как вы там живете, трудно ли.

— И как живете?

— Как живем?.. (Молчит.) Всё, конечно, не так просто. Оперативная обстановка очень напряженная, понятно, что в любой момент у тебя в телефоне может раздастся звук сирены о ракетной опасности — у каждого жителя Белгородской области есть такое приложение. В каждом микрорайоне стоят системы оповещения: сначала звучит сирена, потом мужской голос говорит, что нужно покинуть опасные места и спуститься в убежище. Конечно же, это всегда волнует. К этому нельзя привыкнуть. Мы — на работе, дети наши дома или в дежурных группах в садике. В школах ребята до начала этого учебного года давно не учились — была удаленка. В этом году с первого сентября разрешили вернуться в классы. Но опять же по определенным системам. У родителей есть выбор: дети могут быть на дистанционном обучении или ходить в школу. Для этого надо написать заявление. Больше, конечно, сторонников очной учебы. Потому что после пандемии и двух лет СВО, когда дети сидят дома, много теряют: и знания, и умение коммуницировать, и общение. Им не хватает этого, потому что сидеть постоянно дома — это очень тяжело.

«Я живу в самом обстреливаемом районе, на Харьковской горе — это край Белгорода. От нас, например, 30 километров до границы и 70 километров — до Харькова. Но моя семья — супруг и дочь, которой 18 лет, — никогда не хотела уехать».

Но параллельно мирная работа не прекращается — область, конечно же, живет. У нас развивается экономика, работают нацпроекты, программы губернатора, идут капремонты, сдаются новые школы, ремонтируются детские сады, дома культуры. Люди живут и работают.

«Это наша Родина, мы отсюда никуда не поедем»

«У нас в «Белгородской правде» по штату 9 человек — уехал один. Были такие дни, когда мы по 8 раз спускались в убежище. Но работаем дальше. Кто, если не мы? Мы всё время повторяем эти слова», — говорит главный редактор Елена Ховхун

— Много людей уехало?

— Уехали и уезжают, да. Но большая часть остается. Всё равно люди привязаны к своей земле, к своему городу, к своей области. Например, если посмотреть на наш издательский дом «Мир Белогорья»: у нас штат около 50 человек, с началом СВО в разное время с 2022 года 8 человек уехало. Остальные живут, работают. У нас в «Белгородской правде» по штату 9 человек — уехал один.  

— А у вас самой, когда кошмар начался, были мысли: может, всё-таки уехать?

— Вы знаете, нет. Нет. Потому что я человек, который любит плыть против течения. Если понимаю, что нужно жить на своей земле — а это нужно, потому что это наша земля, — то отсюда никуда не уйду. Я живу в самом обстреливаемом районе, на Харьковской горе — это край Белгорода. От нас, например, 30 километров до границы и 70 километров — до Харькова. Наш район постоянно в оперативных сводках, в сообщениях Министерства обороны.  

Но моя семья — супруг и дочь, которой 18 лет, — никогда не хотела уехать. Они говорят: «Это наша Родина, и мы отсюда никуда не поедем». Конечно, если вдруг уже что-то случится — но, надеюсь, такого никогда не будет — тогда, может быть, можно пересмотреть свои взгляды. Но сейчас и даже в самое тяжелое время — это был март, апрель, май, июнь и конец августа, когда обстрелы не прекращались, — мы даже не выехали из своего района. Некоторые переезжали на время, например пожить куда-то в гостиницу. Мы остаемся на месте, работаем, соблюдаем правила безопасности.

— В чем они заключаются?

— У меня всегда в сумке турникет (кровоостанавливающий жгут. — Прим. АП), перевязочный пакет. Без этого у нас передвигаться по городу никак нельзя. Мы знаем, как проехать на работу, чтобы по дороге были укрытия. И если раздается сирена, которую слышно в любой точке города, останавливаемся, выходим из автобусов, автомобилей и прячемся в укрытия. Сирена прекращается, подождали буквально пять минут, потому что может быть второй прилет. Если нет — тогда можно продолжать свой путь. Все понимают, что главное — безопасность, главное — сохранить жизнь.

— И каждый день такое?

— Почти. Были затишья, например, в августе примерно две недели. Но, вы, наверное, знаете, что 30 августа произошел жесткий обстрел Белгорода. У нас было два прямых попадания в два детских сада, они разбомблены. Нет, детей там не было — это была подготовка перед 1 сентября. И рядом школу тоже посекло осколками. Они это сделали, чтобы запугать мирное население. Но этого не произошло. На Харьковской горе занятия отменили на две недели, а остальные городские дети пошли в школу. Опять же — по согласованию с родителями.

— Как вообще люди так живут? Как держатся? Что им дает надежду?

— Им дает надежду вера в свою страну и любовь к своей родине. Они любят свою землю и хотят жить на своей земле. И не уезжают. Убедить человека, особенно в возрасте, уехать, бросить родной дом — это практически невозможно.

«Трудно привыкнуть к тому, что погибают люди. И это происходит вот, рядом. Почти каждый день».

Всё очень сильно поменялось. Когда такая опасная обстановка, люди проявляют свои самые лучшие качества. Очень много жителей области идут добровольцами, заключают контракт, чтобы отправиться в зону СВО. Почему? Наверное, потому что все видят ситуацию своими глазами, ощущают страх за семью. Выбирают защиту своей земли, своей малой родины.

«Наш губернатор и главы давно перестали быть чиновниками — они солдаты»

Из приграничья, где оставаться опасно для жизни, вывозят очень много людей. Наши главы городов, райцентров, сел давно перестали быть чиновниками, они — те же солдаты. Приходят на работу в «броннике» и каске, ходят по селу, объясняют людям, что нужно выезжать в пункты временного размещения, нужно пристроить куда-то своих животных. Какая-то часть людей соглашается. Но есть те, которые просто не покидают свое жилье. Они боятся, но говорят: «Я если и умру, то только на своей земле». И работу никто не отменял. То же Шебекино, которое каждый день обстреливают, там работают больницы, поликлиники, магазины. Все надеются только на лучшее. Все ждут, когда улучшится ситуация. Там такой героический глава городского округа — Владимир Жданов. Я даже не знаю, есть ли еще такие примеры! Он постоянно, постоянно на связи со всеми, выезжает, спасает людей. Когда смотришь на него, не понимаешь, откуда он берет силы.

А наш губернатор Гладков! Для нас Вячеслав Владимирович — просто нереальный человек! Он давно перестал быть чиновником. Это человек, который работает 24/7. Он полностью подчинен этой ситуации. Он авторитет и в глазах своих коллег, и пенсионеров, которые живут в самом дальнем селе, понимаете? Любой прилет в какой-то округ — он тут же выезжает со своей командой на место. Никогда не берет с собой ни фотографов, ни корреспондентов — он не рискует людьми. Приезжает сам, успокаивает, пытается убедить выехать в пункт временного размещения. Насильно никто не имеет права вывезти людей — у нас нет военного положения.

«Будешь беседовать с бабушкой в каске или бронежилете?»

Елена рассказывает читателям о земляках, которые защищают родину. Фото: «Белгородская правда»

— За последние два года повестка «Белгородской правды» кардинально изменилась?

— Да, изменилась. У нас появились новые темы, связанные со СВО: жизнь приграничья и обстреливаемых сел, работа волонтеров. Я скажу без преувеличения: в Белгородской области каждый третий житель — волонтер. Кто-то жертвует финансы, чтобы поддержать людей, которых переселяют в ПВР из опасных областей. Бабушки вяжут носочки, в которые вкладывают записочки с пожеланием: «Дорогой внучек, я тебе посылаю носочки, мы заботимся о тебе».

В 20-километровой зоне от границы — а туда входят округа Шебекино, Грайворон, Борисовский и Краснояружский районы — дети не ходят в школу и занимаются дистанционно.

У нас в «Белгородской правде» 52 выпуска в год — ни один номер не выходит без рассказа о волонтерах. Понимаете? Мы все время находим, о ком говорить. То это бабушки, то организация, которая собирает на всевозможные нужды, помогает бойцам или людям, которые переселены из приграничных районов. У нас есть НКО «Святое Белогорье против детского рака». Она создана много лет назад, ею руководит замечательный человек Евгения Кондратюк. После начала СВО к ней обратился губернатор: попросил направить свои силы на помощь людям, которые покидают свои дома. Они переформировали свою повестку и работу и сейчас занимаются именно этими вынужденными переселенцами. Закупают всё необходимое, еду, медикаменты. Помогает правительство, люди собирают средства. И когда в Суджу Курской области зашли ВСУ, оттуда побежали люди, Курск был к этому не совсем готов. И наши белгородцы откликнулись, поехали в Курск и открыли там пункт помощи. И сейчас ездят и туда, снабжают, помогают. Самопожертвование открывается тогда, когда случается беда. 

Появились в газете новые темы о героях. Я встречаюсь с мобилизованными, контрактниками, которые приходят в отпуск. Пишем, как они подошли к этому, как они были воспитаны, что они переживают, будучи за лентой, как стать героем. На медиафестивале «Спас на Енисее» мой цикл работ «Страница памяти» стал победителем — я пишу о погибших белгородцах. Это очень сложный пласт работы, потому что говорить с семей, которая потеряла мужа или единственного сына, всегда сложно. И я всегда задаюсь вопросом: а нужно ли это делать сейчас, в период СВО?  

— И какой ответ?

 — Нужно. Потому что мы не знаем, сколько будет длиться это время, тяжелое для страны. Но я понимаю, что всё меняется, люди уезжают, и, когда мы уже решим написать, продолжить писать эту книгу памяти, многих людей рядом не будет. Поэтому занимаюсь этим сейчас. Я получаю отзывы от родителей, от жен со словами благодарности. И это дает понимание, что мы правильно делаем.

— Лена, я знаю, что вы сами постоянно ездите в обстреливаемые районы.

— Да. Нас в «Белгородской правде» двое журналистов, которые выезжают в опасные районы.

«В шебекинской Титовке на остановке жду на интервью героя — водителя автобуса»

— Страшно?

— Ой… (Вздыхает.) Ну, вы знаете, я не могу сказать, что страшно. Я бы сказала — беспокойно. Ты едешь, слышишь звуки прилетов. Понимаешь, что до городов и поселков, в которых сейчас идут бои, буквально 20–25 километров — не на белгородской стороне. Всё — на расстоянии вытянутой руки. Есть, конечно, беспокойство. Не без этого. Конечно, там работаем в спецодежде: бронежилет, каска. Издательский дом закупил несколько комплектов, их выдают корреспонденту, фотографу и водителю.

«Я пишу о погибших белгородцах. Это очень сложный пласт работы, потому что говорить с семьей, которая потеряла мужа или единственного сына, всегда тяжело».

— У вас есть какие-то опознавательные знаки на машинах, что журналисты едут?

— Нет, ни в коем случае! Этого нельзя делать, чтобы не привлекать внимание коптеров, чтобы не стать объектом слежки. Одно дело, когда ты приезжаешь в опасный район, в двух-трехкилометровую зону от боевых действий. Но в то же время, когда ты приезжаешь по местной повестке, то ты не можешь работать в такой амуниции, потому что рядом с тобой находятся мирные люди, которые живут там безо всякой спецодежды. Будешь ты беседовать с бабушкой в каске или бронежилете? Конечно, нет. Или приезжаешь к девушке, которая взяла соцконтракт и выращивает в теплице овощи, — ты тоже не будешь ходить в амуниции. 

— А прилететь может в любой момент?

— Да. Я как-то ездила в Грайворон, разговариваем с человеком. Он показывает: «А вот у нас дом напротив, полкрыши снесло во время предыдущего прилета». Люди живут под огнем. Они уже немного…  ну, циничны, что ли, стали. И настолько привыкли к таким моментам, что стараются не зацикливаться на этих обстрелах, прилетах. Главное — выжить. Они стараются думать о мирной жизни. И надеяться, что это прекратится. 

«Своих девочек нерожавших никогда не пошлю в опасный район»

Елена в поселке Ракитное, где ночью 25 августа после атаки ВСУ погибли 5 человек и 13 пострадали

— Были моменты, когда в командировке действительно становилось опасно?

— Был случай, который меня очень сильно взволновал. Приехали мы в Красную Яругу, там есть село Колотиловка. Оно находится практически на границе, недалеко пропускной пункт между Россией и Украиной, раньше происходил обмен пленными и убитыми. Я приехала к фермеру, который разводит коровок. Мы идем, и он мне показывает на своем участке: «А вот зубы дракона у нас здесь видны!»

— А что это такое?

— Это бетонная защита от артиллерии и танков. Дальше идем, он говорит: «Вот в километре от нас пропускной пункт» и так далее. Я говорю: «А что ж мы, Леонид Михайлович, вот так здесь с вами стоим?! Нас же с той стороны видят сейчас!» Он: «Да ну и что, может, ко мне сестра приехала. Но никак не корреспондент!» Но, в общем, отрепортажились, он мне рассказал, как фермерствует, я уехала. Буквально через две недели туда зашла диверсионная группа, из Красной Яруги всех вывезли в Белгород. И ты понимаешь, что была там за две недели до этого страшного события.

— Фермер жив?

— Да. Но хозяйство, к сожалению, не удалось спасти. Но, я думаю, он восстановится и всё будет хорошо. Конечно же, такие ситуации волнуют очень сильно. Но я говорю без пафоса: пример подает наш губернатор. Он прибыл к нам три года назад и за это время научил нас многому. За время его руководства случилось СВО, он всю работу, настрой людей правильно выстроил: если я испугаюсь, то испугаются все. И я сама понимаю, что своих девочек нерожавших, которым по 25–30 лет, никогда не пошлю в опасный район.

— Поеду сама?

— Да, поеду сама. У нас есть еще одна отважная сотрудница — ей 40 лет, у нее двое детей. Я говорю: «Нет, ты туда не поедешь — у тебя двое детей, уж лучше поеду я». Она иногда сдается, а иногда если уже наметила, то едет: в Грайворонский район по обстрелянным деревням. Оттуда вывезли людей, и там только остались главы, которые кормят собак, коров. Не бросишь же животных! А как было в Шебекино! В прошлом году 30 мая — 1 июня там случился страшный обстрел, и все 40-тысячное население вывезли. А кошек и собак закрыли в квартирах. Люди ведь уезжали под обстрелами «Градов», когда всё горело! Про животных поняли через сутки! Волонтеры поехали кормить, забрасывали в окна еду. Та же территориальная самооборона включилась в эту работу. Потом люди вернулись.

Привыкаешь ко всему, уже на какие-то моменты не обращаешь внимания, и тебе кажется, что это в порядке вещей. Конечно, трудно привыкнуть к тому, что погибают люди. И это происходит вот, рядом. Почти каждый день. Буквально вчера 24 человека пострадали в связи с налетом беспилотника: 4 ушли из жизни, 20 — ранены. Это произошло, пока я здесь. Так совпало, что я как-то была в Москве, мы получали награды. И вдруг узнаём, что у нас в грайворонскую Козинку зашла диверсионная группа. Их потом, конечно, отодвинули, но такое бывает. Когда ты выезжаешь и читаешь, что там происходит, сердце очень болит за свою родину, которую ты оставляешь.

— Лена, когда в Белгороде, в области случается очередной прилет, когда гибнут люди, что вы говорите коллективу и самой себе? Какие слова?

— Давайте держаться… Работаем дальше. Кто, если не мы? Мы всё время повторяем эти слова. Это уже, наверное, как мантра. Держимся вместе. Были такие дни, когда мы по 8 раз спускались в убежище. У нас издательский дом — это старое советское здание, великолепной постройки. У него очень хорошее укрытие внизу. И вот мы после объявления ракетной опасности ходим один раз, второй, третий, восьмой в бомбоубежище. И, возвращаясь, говорим: «Ну всё, это последний раз!» Или: «Ну, не дадут поработать спокойно!» Уже и с юмором относимся. Когда были совсем опасные дни — в марте, апреле — нам разрешили работать 50/50: часть людей находилась на работе для срочного выезда, вдруг обстрелы. Нужно же всё освещать. А остальная часть работала из дома.

Но я не пропустила ни одного дня в редакции. Я ни разу не оставалась дома. Если я останусь, как редактор, то какой пример подам своим сотрудникам? Они же будут думать, что я боюсь? Но я не могу бояться. Не должна.

Возрастная категория материалов: 18+