В 1941 году, за неделю до войны, меня вызвали в комендатуру и дали какую-то бумагу, запечатанную в конверт, сказав: «Поезжай в район, получай паспорт». Я поехала, дали мне паспорт, но не поставили штамп «Житель Дальнего Востока», а сказали: 24 часа даем, чтобы выехала в Сибирь. Я со слезами к начальнику прииска Майского, чтобы он вызвал мужа из тайги. Начальник меня успокоил и что-то написал в район, в паспортный отдел, запечатал в конверт, отдал мне и сказал: «Поезжайте, и вас пропишут». Я поехала опять на Увал, переночевала у знакомых и утром пошла получать паспорт. Вижу - на площади много людей и милиции. Началась война. По окончании митинга я пошла в комендатуру, и мне поставили штамп «Житель Дальнего Востока». Вскоре приехал муж из геологоразведки. И хотя у него была бронь, он добровольно уехал в район. Его отправили в армию, а я с тремя детьми и с коровой осталась дома. Служил муж на Дальнем Востоке, воевал с Японией, по окончании войны еще год находился на Курильских островах. Прибыл домой в 1946 году. Продолжал работать по своей специальности, но в 1957 году умер. Щук-людоедок никто не ловил Я трудилась на разных работах день и ночь, но детей учила. Дочь окончила строительный техникум в Комсомольске, ее направили работать на строительство Амурска. Сыновья тоже окончили училище в Райчихинске (было такое училище - «Брикетстрой»). В 1959 году я с сыновьями переехала в Амурск, а позже на Колыму, куда дочь с зятем завербовались, чтобы строить пирс в поселке Зеленый Мыс (раньше он назывался Нижние Кресты). Недалеко было большое озеро с огромными щуками. Но эту рыбу никто не ловил и не ел. На строительстве с моими сыновьями работал бригадиром мужчина, который рассказал нам по секрету, в чем дело: тогда боялись говорить о таких делах громко. Мужчина тот был родом из Ленинграда, осужден в 30-х годах на 25 лет. Его с другими заключенными доставили сюда, можно сказать, на верную смерть. Они строили поселок из привезенного леса. Многие были слабы и не могли работать. Их паек отдавали тем, кто шел на работу, а их, больных, загоняли в это озеро. Они падали в холодную воду и умирали, а кто долго не падал, того пристреливали. В зимнее время больных вывозили сюда на лед, и песцы их съедали. Щуки тоже питались погибшими заключенными. Там было утоплено сотни, а может, и тысячи несчастных. ...Отец мой был осужден на пять лет, отбывал срок на строительстве Беломорканала. Его освободили, причем досрочно. Отец ничего не знал о семье и приехал в деревню, где был арестован. Ему бабушка моя сказала, где я нахожусь, и он приехал ко мне на прииск Майский. Но там комендатура зачислила его к высланным, потом маму с сестрой Марией перевезли к нему. В 1938 году его снова арестовали, и он сидел в тюрьме в Благовещенске, но тройкой НКВД был освобожден. В 1963 году Вербицкий Степан Егорович умер в Майском.
«Мама, а на том свете хоть картошки дадут поесть?»
Общество(Окончание. Начало в «АП» за 4 марта) Тогда самолеты не летали, и только один раз в зимнее время нa лошадях по реке Норе привозили кое-какие продукты. Конечно же, их было мало, и мы надеялись только на зайцев. Если муж поймает зайца - значит мы сытые. В 1939 году меня с детьми привезли по страшной реке Норе в Майский. В следующем году родила еще сына, и тогда нас с мужем зарегистрировали, а детям выписали метрики. Дали нам квартиру, позже мы купили корову.
Амурская правда
от 18.03.2006
Комментариев пока не было, оставите первый?
Комментариев пока не было
Комментариев пока не было
Добавить комментарий
Комментарии