«Я всегда работал по закону: интересы клиента превыше всего».«Я всегда работал по закону: интересы клиента превыше всего».

Пять лет назад руководство страны наградило его медалью «За безупречную службу». Однако карьера этого уважаемого и наделенного всевозможными регалиями юриста никогда не была безоблачной. За свою принципиальность он однажды поплатится должностью — ушли с поста заместителя главы амурской юстиции. Но жизнь расставила все на свои места. Сегодня у Юрия Владимировича 65-летний юбилей — предельный срок для работы на государственной службе. Накануне выхода в отставку Юрий Карлинский дал АП откровенное интервью.

Дальний, но близкий по духу

— Юрий Владимирович, вы человек западный. Имея родственные связи в Москве, вполне могли построить успешную карьеру в столице, но предпочли Дальний Восток. Почему?

— Карьера, возможно, мне и светила, но не жилье, — смеется он. — А я как раз женился, родилась дочь. И после трех лет работы старшим следователем в прокуратуре на Тамбовщине я отправился в Министерство юстиции. Так прямо и заявил: «Прошу устроить меня на работу туда, где есть жилплощадь».

— И что?!

— Предложили на выбор Архангельскую область и Дальний Восток. Честно скажу: уезжать так далеко сначала не входило в мои планы. Но дядя разубедил меня. До того как осесть в Москве, он долгое время служил в Куйбышевке-Восточной (сегодня это Белогорск) и всегда с восторгом рассказывал мне о Дальнем Востоке. Какая здесь замечательная природа, а главное — люди настолько доброжелательные и искренние. Так я в 1973 году оказался в Благовещенске. И слова моего дяди подтвердились. Я попал в чужой мир — ни знакомых, ни родственников. Но я ни разу не пожалел о том, что приехал на амурскую землю. Мне все здесь близко по духу. Сказали бы мне сейчас: «Хочешь новую жизнь прожить?» — не согласился бы.

Перекос в сторону обвинения

— Уже почти 11 лет вы возглавляете судебный департамент Амурской области. До этого много лет отдали адвокатуре. О вашей адвокатской практике ходят почти что легенды. Вам удавалось добиться оправдательных приговоров, что в советские времена было большой редкостью.

— Мне нравилось работать в адвокатуре. Получаешь огромное удовлетворение, когда видна эффективность от твоего труда, кому-то помог по гражданским или уголовным делам, добился истины. И несправедливость была, и в ходе следствия людей необоснованно обвиняли, «натягивали» статью. В любой профессии не все чисто и гладко. Адвокат обязан защищать интересы человека, не важно, преступник он или не преступник. А в 70—80-е годы действительно оправдательный приговор — это очень большая редкость была. В крайнем случае, на дополнительное расследование дело направляли, чтобы потом его прекратили.

— А почему так было?

— В те времена суд был подконтролен прокуратуре, то есть она осуществляла надзор за судебной властью. А прокуратура поддерживала обвинение со стороны государства по уголовным и гражданским делам. Поэтому где-то суды принимали решение с обвинительным уклоном, шли на поводу у прокуратуры, если честно говорить. Сейчас этого нет. Оправдательных приговоров сегодня хватает, но это скорее говорит о качестве следствия, нежели о большом таланте адвокатов.

— Вы адвокат широкого профиля — работали и по уголовным, и по гражданским, и по арбитражным делам. Сегодня все больше стремятся к узкому профилю.

— Так работать легче. Да и адвокатов сегодня много стало, для населения, наверное, это хорошо. Раньше на всю область было 14 специалистов, из-за этого порой даже процессы срывались, переносили рассмотрение дел. Сейчас только в Благовещенске адвокатов порядка 150. Но их профессионализм зачастую вызывает вопросы. Опытные судьи, кто давно работает, говорят, что раньше адвокаты были более подготовленные. Но тогда прежде и попасть в адвокатуру было гораздо сложнее. Во-первых, квота была плюс отбор строгий. Сейчас стать адвокатом проблем нет.

— Вы не считаете, что правильнее было бы вернуться к старой системе подготовки и отбора адвокатских кадров?

— Это уже зависит от органов руководства адвокатуры. Потому что на сегодняшний день закон об адвокатуре весьма демократичен. И главное достижение в законодательном плане, что этот орган сегодня независим. А раньше он подчинялся управлению юстиции и было вмешательство со стороны государства в нашу деятельность. Действовало так называемое телефонное право.

Дело принципа

— Я правильно поняла: звонок из горкома или райкома партии мог повлиять на судьбу подсудимого?

— И такое было в моей практике. Не будучи коммунистом, я ушел из адвокатуры — не вынес давления. Я тогда защищал Игоря Канашинского — до сих пор помню имя. Его отец был директором научно-исследовательского института, кандидатом наук, известным человеком. Сын поступил в университет имени Ломоносова в Москве. Толковый парень. Его обвиняли в покушении на изнасилование. Но там не было ни изнасилования, ни покушения — вообще ничего. Приехал на каникулы, сидели поздно вечером в общежитии с девушкой из ПТУ. Тут с проверкой в комнату стучится воспитатель. Девушка испугалась, что ее выгонят, сообщат родителям. А у нее был деспотичный отчим. Она вынуждена была написать заявление, будто бы парень пытался ее изнасиловать. И все закрутилось. А когда разобрались, было уже поздно. Я потребовал, чтобы уголовное дело в отношении невиновного прекратили. Но тогда бы полетели многие головы и в милиции, и в прокуратуре. С профессией адвоката тогда не считались ни органы госвласти, ни суд, ни прокуратура. На меня стали давить, мол, адвокат «не по-советски» настроен. Начались проверки по линии ОБХС, моих клиентов вызывали в милицию, спрашивали: «Платили ли вы Карлинскому кроме квитанции?» Уговаривали людей: если они дадут против меня показания, то будет облегчение их сыну, допустим. В отношении меня было преследование — возбуждали даже уголовное дело, но его потом прекратили. Я был в то время уже заместителем председателя Амурской областной коллегии адвокатов. И пришлось уйти.

— Как вы все это пережили, не сломались?

— Многие меня тогда морально поддерживали, но напрямую на мою защиту не могли встать, иначе потеряли бы работу. Анатолий Белоногов — он тогда руководил управлением сельского хозяйства, взял меня к себе юристом. Удивительное дело. Но даже процессуальные противники (которые меня недолюбливали, считали непорядочным за то, что я старался оставить человека на свободе, если он еще достоин остаться на свободе), когда кто-нибудь из их родственников или друзей попадал в беду, нелегально обращались ко мне: «Спасите их!» Так как знали, что я принципиальный человек, не продам и не предам клиента никогда. Несмотря на то, что кому-то из властей это очень нужно.

Адвокат не имеет права быть пессимистом, должен обязательно попытаться разглядеть в обвиняемом что-то хорошее, доброе, не фокусировать взгляд лишь на плохом. Я всегда работал по закону: интересы клиента превыше всего.

Мечтал стать колбасником, а стал юристом

В глубоком детстве он мечтал стать колбасником — потому что очень любил краковскую колбасу. Потом хотел стать врачом. Но жестокая действительность внесла в мечты свои коррективы.

— Тамбовская область, где мы жили, всегда «славилась» своими бандитскими группировками. Групповые разборки — улица на улицу, район на район — было делом обычным. Я был второклашкой, когда мы приехали в Котовск из Прибалтики, никого не знал, а отношение к чужакам среди пацанов сами знаете какое. Доставалось мне от местных по полной! Я и боксом стал заниматься, чтобы защитить себя. Потом записался в комсомольский оперативный отряд, дежурил вечерами с дружинниками.

Местные хулиганы побаивались «комсюков» — так они называли членов КОО. А Юре там нравилось не только чувствовать себя в безопасности, но еще и помогать наводить правопорядок. Поэтому после школы решил однозначно поступать в юридический институт. Хотел стать следователем или прокурором, чтобы хоть что-то изменить в той криминальной действительности. В Саратове поступил на вечернее отделение юрфака.

За годы учебы в институте Карлинский где только не работал — и в кукольном театре, и секретарем комсомольской организации, и оператором ТВЧ на заводе «Серп и молот», и по колодцам лазил, связь налаживал…

— Раньше ведь сразу со школьной скамьи в юридический вуз никого не принимали — положение было такое. Надо было сначала три года отработать. И определенная характеристика требовалась. Человек приходил в юриспруденцию только с определенным жизненным и профессиональным опытом. Возможно, в этом есть рациональное зерно для данной профессии, — считает ас адвокатского дела. — Пусть не обижаются на меня коллеги, но большинство из них во многом уступает профессионализму юристов тех лет.