Евгений Гришковец: «Хочу встретить китайца, который прочитал мою книгу»

Фото: Андрей Оглезнев

«В марте у меня были спектакли в Киеве»

— На Украине происходит большая беда — развал страны. Собственно, там только начинается процесс, который будет болезненным и долгим и который приведет к совершенно непредсказуемым результатам. Я пока не могу это назвать гражданской войной. Хотя по факту она там идет. Гибель соотечественников — это признак гражданской войны. Сейчас там произрастают семена гнева, ненависти, они будут приносить такие чудовищные плоды, которые нам пока даже не снились.

В марте  у меня были спектакли в Киеве в театре Леси Украинки, это совсем рядом с Крещатиком. В 80 метрах от входа в театр стояли баррикады из покрышек, ходили люди в касках, была гнетущая атмосфера. В Крыму в это время на 16 марта был назначен референдум. В городе чувствовался запах гари. Это время не для театра,  знаете ли. Но я был очень благодарен киевской публике, которая все-таки пришла. Многие сдавали билеты за неделю до спектакля, они просто не верили, что я приеду. Или не чувствовали настроения сидеть в театре. Когда вокруг баррикады, пролилось столько крови — пойти в театр сложно. С тех пор произошло так много, что сейчас мои гастроли в Киеве были бы невозможны. Ненависть зашкаливает. Моя публика, мои поклонники после той записи, которую я в своем интернет-дневнике  сделал 4 мая про Одессу, массово сжигали мои книги в городах, которые невозможно назвать западными — Днепропетровск, Запорожье, Житомир. Они ничего не способны слышать. Когда  человек живет ненавистью, он глух, слеп.  На Украине сейчас сильно перепутано все российское и русское. То есть тебя ненавидят просто по факту твоей русской фамилии, русского языка и русского происхождения, российского паспорта. 

У России нет обид на внешний фактор

— Суждения людей в Краснодаре, Владивостоке или Благовещенске о том, что происходит, едины. Мы цельная страна. Многонациональность имеет меньше значения, чем в регионах Украины.  Это то, что я писал в «Неевропейце» (один из свежих текстов в интернет-дневнике Евгения Гришковца. — Прим. ред.). У украинцев с давних времен, с голодомора,  всегда были обиды на внешний фактор, они считали и продолжают считать, что беды Украины оттого, что  большая, страшная, злая Россия мешала и мешает им жить, как они хотят. А у России такой возможности никогда не было. Нам некого обвинять в том, как мы живем. И это большая разница. В этом смысле мы более самодостаточны и менее закомплексованы, чем украинцы. Мы сами себя мучаем. Сами себе создаем сложности. Мы никогда не умели жить комфортно, чисто, аккуратно, честно и по закону,  добропорядочно и по отношению друг к другу, и к соседям. Никогда мы так не жили.  Мы живем иллюзиями  по поводу другого мира — Европы, Америки, Юго-Восточной Азии и даже Китая.  Но тем не менее мы во всем виним себя.

Русский никогда не станет европейцем

—  Я сам из Кемерова и всегда наблюдал желание и моих родителей, и моего деда, чтобы дети и внуки жили не в Сибири. По разным причинам, в том числе и потому, что холодно и далеко. В российской  провинции — а все, что за пределами Москвы — это провинция, Калининград не исключение, не создается никаких условий для накопления человеческих кадров, для накопления тех людей, которые являются лучшими представителями города, региона. У нас нет возможности реализоваться, особенно в сфере искусства и культуры. Для этого не сделано ничего, и делается все меньше и меньше.  Уже сейчас почти нет хороших крепких провинциальных университетов, где можно было бы получить вполне адекватное образование,  в каких-то направлениях, быть может, лучше, чем столичное.  Я никогда не осуждаю внутреннюю миграцию. Но отъезд за границу людей, и в большей степени отправка детей — это  для меня неприемлемо.   Были бы мы бельгийцами или голландцами — тогда понятно, это всегда были мореходы, для них было нормально перемещаться.  Для них даже понятия ностальгии не существует.  А вот русский человек, если он прожил детство и юность в России, для него отъезд за границу всегда является переломом. Никогда в жизни он не станет европейцем. Чаще всего родители, не желая, чтобы у детей была жизнь такая же, как у них, отправляют детей в Европу, в Чехию, Польшу, да хоть в Румынию.

Моя старшая дочь поступила в прошлом году в гуманитарный университет в Москве, изучает литературу, искусство, театр, кино. Остальные 22 девочки из ее класса  все уехали из Калининграда в Польшу, Литву, другие страны. Я спрашиваю маму одноклассницы дочери, куда девочка поступает. В Швецию! Родителям  все равно, какая транспортная логистика, они хотят, чтобы дети  были европейцами. И ничего у них не выйдет, они все равно останутся русскими. Это очень серьезное дело. Из России за последние четыре года больше уехало, чем за все 90-е с их бандитами и жуткой инфляцией. Люди не видят здесь перспектив и  не уверены, что могут дать ребенку хорошее образование.  Но я в этом случае говорю: надо потерпеть. Для русского человека мистически верно: где родился, там и пригодился.  Здесь будет трудно, здесь всегда будет трудно. Но — интересно! И здесь есть возможность быть счастливым так ярко, как более нигде. Это все мистика, но у меня нет других аргументов.

«Калининград — единственный военный трофей»

— Я не считаю свой отъезд в Калининград из Сибири достойным подражания. Калининград — это российский город, там русские нравы. Это единственный оставшийся у России от страшной войны военный трофей — больше у нас военных трофеев не осталось. Я живу в Калининграде совершенно по праву — у нас в семье есть медаль за взятие Кенигсберга.

«Старшая уехала, и я ощущаю пустоту»

— У меня  трое детей.  В каждом моем произведении, где присутствуют дети и родители, есть мой опыт отцовства. Документальную повесть я, может, и напишу, но пока рановато, младшей дочери всего 4. Многодетным отцом я  себя считал, когда родился третий ребенок, сейчас так не считаю. Старшая дочь  уехала из дому, и одна комната опустела, это печально и грустно. Вроде еще двое детей дома есть — 4 и 10 лет, но старшая уехала, комната опустела, и я все время ощущаю эту пустоту.  Когда она приезжает на каникулы, семья сразу становится полной, это счастье.

«ОдноврЕмЕнно» — самый счастливый спектакль

— «ОдноврЕмЕнно» — это мой самый веселый и самый счастливый спектакль. Я сильно ощущаю, как люди устали от натиска новостей. Хочется, чтобы были радость и счастье хотя бы эти два часа в зрительном зале.

«У вас за рекой живут инопланетяне»

— Мне интересное предстоит событие — я в Китае ни разу в жизни не был. У меня от дома до польской границы — 20 километров. Здесь до Китая еще ближе. В конце мая у меня выходит книга в Пекине на китайском языке. Правда, в Китае я побываю только в сентябре на презентации книги. Мне будет очень интересно и любопытно встретиться с теми людьми, которые решили перевести роман, рассказывающий про Москву, про приезжего из Сибири человека, который поселился в Москве. Что они в этом могут понять и что находят интересного? Не знаю, посмотрим.

Я много играл в Южной Корее и читал лекции для студентов, и понял, что они абсолютные инопланетяне, и больше никакого желания ехать туда работать не было. У вас за рекой тоже живут инопланетяне. Даже странно: перевели мою книгу и какие-то тысячи китайцев ее прочитают. Я хочу встретить китайца, который прочитал мою книгу.

«Первый автограф я взял у Макаревича»

— Автографы — это форма вежливости. Когда человек подходит за автографом, я же знаю, зачем он это делает — я сам автографы брал. Первый раз я взял автограф у Андрея Макаревича в 1984 году, когда был концерт «Машины времени» в Кемерове, а в 2006 году я дал автограф Макаревичу, и мы сейчас дружим. У меня есть автографы Василия Павловича Аксенова, Фазиля Искандера, Михаила Жванецкого.

«Я не медийный»

— Я не Филипп Киркоров. Я не массовый автор, не медийное лицо. Я узнаваемое лицо, но только определенными людьми, которые читают книги и ходят в театр. На телевидении я не появляюсь. Если появляюсь, то только в таких передачах, как у Познера. А сейчас и к нему не пойду. Я понимаю смысл всего этого, и мне это уже совершенно не нужно. Мне достаточно моего скромного дневника в интернете, чтобы сказать то, что я хочу.

Мои читатели ни на один процент не пересекаются с теми, что читают Дарью Донцову. Нет пересечений! Они меня не узнают. Ее узнают в силу того, что она ведет программы. Человек она очень приличный, с серьезной гражданской позицией, она делает свое дело, если можно назвать литературу шоу-бизнесом, то Донцова — такой шоу-бизнесмен литературного слова. Хотя для кого-то и я совершенная попса, я знаю людей, для которых Гришковец  — позитивист, красящий действительность в розовый цвет, носящий  розовые очки,  такой мягкий и пушистый, да к тому же еще проправительственный. Суждений очень много,  бог с ними со всеми. 

«Человек с книгой – не значит культурный»

— Я серьезно говорю, что человек  с книжкой в руках — совсем не обязательно, что человек культурный. Читать бестселлеры и прочее, что сейчас выходит  — это забивать голову мусором. Это не более ценно, чем смотреть сериалы российского производства. Такое же постыдное дело. А серьезную, большую, значительную литературу ежедневно читать невозможно. Ее невозможно читать запоем — закончил книжку и начал другую. Прочтение значительного литературного произведения — это серьезный душевный труд. И я не верю тем людям, которые читают много и каждый день. Я верю тем людям, которые имеют периоды чтения. У меня период чтения, когда я освоил огромный пласт литературы, закончился довольно давно. И я последние 10 лет вообще не читаю художественную литературу, особенно современную. Что-то перечитываю. Есть несколько книг, но я не буду их называть.  У меня длительный литературный процесс — я пишу книгу, и любая литературная информация только сбивает. Я надеюсь, что когда-то у меня опять наступит период длительного запойного чтения. У меня целый список литературы, который намечен для чтения, который я хочу либо перечитать, либо дочитать, потому что я в слишком юном возрасте читал слишком значительную литературу. Например, Томаса Манна я читал слишком рано и сейчас хотел бы перечитать. У меня есть целый пласт философской литературы, которую нужно прочесть. Но этого нельзя делать каждый день. Литература — не суп, не пельмени. Это каждый раз событие,  это душевные затраты. А если человек  не способен на душевные затраты, ему вообще читать не стоит, лучше смотреть сериалы.

О балансе между деньгами и творчеством

— Если работать за деньги, то этот баланс соблюсти невозможно. Я ответственно утверждаю, что никогда в жизни не работал, чтобы причиной работы были деньги. Никогда не веду корпоративы, никогда ничего не писал на заказ, не работал над сценарием или пьесой, которые бы мне заказал какой-то театр под какого-то знаменитого артиста. Мне это совершенно неинтересно. Другое дело, что я не работаю бесплатно. Я пытался делать благотворительные концерты и спектакли и понял, что этого делать нельзя. Когда человек приходит на спектакль бесплатно, он не ценит того труда, который он видит на сцене. Это самый простой баланс — не работать, где причина труда  деньги. 

Возрастная категория материалов: 18+