Александр Ярошенко

Монолог крестьянки, родившейся при Ленине

Галина Таций появилась на свет через три месяца после Октябрьской революции, пережила четыре войны. Из социализма шагнула в капитализм, на ее веку было десять национальных вождей, а число державных идей, съездов, реформ и новых векторов развития государства она и не помнит. Ее жизнь — маленькое, но честное зеркало страны и времени.

Про политику

Я чистая украинка. Родилась на Киевщине и выросла там, поэтому знаю, как жили спокон веков мои кровные украинцы. Сами между собой грызутся, а во всех грехах винят Россию. Но это же глупости чистой воды. Дошли до того, что Россию обвиняют и в голодоморе, который был в тридцатых годах прошлого века.

Детка, я тот голодомор пережила от начала и до краю. На моих глазах люди ели друг друга, у нас в селе одна женщина своих двух братьев съела. Как сейчас помню, лежит на улице кучерявый, молодой парень, ему уже птицы глаза клюют, а у него сил нет отмахнуться. Вот какой страшный голод был! Но все зерно, все продукты отбирали у людей свои сельсоветчики-украинцы. Не было у нас в селе при власти ни одного русского, еврея или армянина. Только свои были. Свои же морили голодом своих. Я это все помню. А когда слышу сейчас по телевизору, как брешут на Россию, у меня все внутри кипит от несправедливости.

На моей родной Украине канитель идет еще со времен гетманов Мазепы и Кочубея, один к шведам рвался, а другой в другую сторону. Тогда рвали страну на части и сейчас рвут.

В стране, как в хате, должен быть хозяин. Где есть хозяин, там толк. В Белоруссии один Лукашенко — порядок, в Казахстане один Назарбаев — порядок. А на Украине этих гетманов-президентов уже пять за последние годы сменилось, а толку нет.

У меня только четыре класса, и то — когда они были. Я по своему вековому уму рассуждаю, по своему жизненному опыту понимаю время и людей. Я же ее всю прожила честно и своим трудом. Знаю как «Отче наш», что жадничать, врать и воровать — это грех. И никогда этот грех добром не заканчивается. Не ты, так дети твои или внуки за него ответят.

Колхозов боялись, как смерти

Нас у родителей было семеро детей, я старшая. В живых сегодня остались двое: я и самая младшая сестра Александра. Ей уже больше 90 лет, но последние года три не общаемся. Не могу на Украину дозвониться, она так и живет в нашем селе.

Я пережила все перевороты двадцатого века. Помню, как люди страшно боялись советской власти, колхозов боялись пуще смерти — не хотели, как овечки, сбиваться в общий табун. Никто добром ничего не объяснял, все криком, мать-перемать, заставляли да пугали. Думаю, если бы спокойно все рассказывали, меньше было бы страха и горя.

Я была трактористом первого класса. Перетяжки картера умела делать лучше мужиков.

Тогда же тоже были богатые, их дворы были похожи на колхозные загоны. А моя мама по найму работала: снопы вязала, девять снопов хозяину — десятый себе.

Двадцатые годы прошлого века были страшными. Мои ровесники вообще в школу не ходили, девки только пряли да ткали и из этого полотна себе одежду шили, другого ничего не видели в жизни. А я четыре класса закончила только благодаря отцу. Он понимал, что без грамоты не прожить. Большинство же моего поколения, особенно тех, кто чуть старше меня, так и остались неграмотными.

Когда знаменитая трактористка Паша Ангелина бросила клич, что девушки должны сесть за трактор, я не раздумывая пошла учиться на курсы трактористов. Веришь, сейчас глаза прикрою и вижу в разрезе весь мотор от трактора: и шатуны, и коленчатый вал, и все механизмы.

В 1939 году я уже села за рычаги трактора. Какой руль? Сначала рычаги были! Марки тракторов до сих пор помню — СТЗ и ЧТЗ, и газогенераторные даже были. На дровах, на чурках работали.

Я была трактористом первого класса, сколько же обучила девчат! Два колхоза наберется. Я перетяжки картера умела делать лучше мужиков.

Господи, что я только не помню! Память — мое наказание, часто от воспоминаний становится больно.

Помню, как все люди плакали, когда Ленин умер. Думали, что конец света случится. Еще с того времени стихотворение запомнила: «Пять ночей в Москве не спали из-за того, что он уснул. И был торжественно печален Луны почетный караул».

Мой муж умер на месяц раньше Сталина. Я еще по мужу черный платок не сняла, как вождь умер. Боже мой, как люди плакали! Останавливали паровозы, гудки ревели так, что сердце заходилось.

Полвека без паспорта

Четвертого июля 1940 года я вышла замуж за своего Ивана, а в январе 1941-го мы по переселению приехали в амурское село Черноберезовка. Знаете, сколько тогда было льгот для переселенцев?! Не то что сейчас. На пятнадцать лет вполовину снижали подоходный налог, давали землю и скотину бесплатно.

Когда приехала в Амурскую область, на меня смотрели, как на чудо. Здесь, в селе, до начала войны еще никто в глаза не видел женщин-трактористок.

Люди страшно боялись советской власти, колхозов боялись пуще смерти. Добром никто ничего не объяснял, все криком, заставляли да пугали. Думаю, если бы спокойно все рассказывали, меньше было бы страха и горя.

Как-то гнала трактор на ремонт в МТС, смотрю, машина-полуторка застряла в ручье. А там одни мужики, мучаются, не могут ее вытолкать. Я говорю: «Давайте трос, я вас вытяну». Они даже стеснялись, что женщина будет машину на тракторе вытаскивать. Но вытянула спокойно и без рывков.

Первый раз на Амуре увидела липовый мед. Он же, когда постоит, белый становится. Один мужик, переселенец с Украины, ни в какую не хотел его есть. Думал, что манная каша…

Почти восемьдесят лет прожила на Дальнем Востоке, а от украинского языка так и не отвыкла, теперь говорю на суржике. А ты знаешь, что такое суржик? Это смесь жита и пшеницы… Вот отсюда и смешанный язык так стали называть.

У меня одна несправедливость на сердце лежит: колхозный стаж не засчитали при начислении пенсии. Большего унижения придумать трудно. Господи, да что там стаж, я без паспорта почти полжизни прожила! Из документов у меня было только удостоверение тракториста первого класса. Все, больше ничего не было. Крестьяне были как полукрепостные.

Как война началась, на всю жизнь запомнила.

Бригадир мне сказал: «Галя, война началась...» Вспоминаю тот день, и ком в горле становится... (Плачет.) Украину оккупировали, три года ни одного письма с Родины. Думала, с ума сойду.

Только спустя три года пришло письмо, сообщили, что батька мой и его брат, и дедушка с бабушкой были замучены в гестапо. Как это можно забыть? А брат мой был в Германии, в плену. Так мама дала обет Богу не есть по пятницам. Не ела ни крошки, пока брат живым не вернулся с трудовой повинности.

Где-то читала, если сон не берет, вспомни самый хороший отрезок своей жизни и уснешь. Где я возьму тот хороший отрезок? Большая часть жизни — тяжелый труд и лишения.

Недобрым словом вспоминаю Никиту Хрущева. Он поехал в Америку, а когда оттуда вернулся, сразу объявил, что коммунизм построит за несколько лет и ту Америку, клятую, перегонит.

Одна несправедливость на сердце лежит: колхозный стаж не засчитали при начислении пенсии. Большего унижения придумать трудно.

Запретили крестьянам хозяйство держать. Можно было на выбор: или корову, или поросенка, овечек нельзя было разводить. Это же ужас, как по сердцу ножом резали!

У нас в деревне было стадо овец, их вмиг не стало. Корова у меня была. Я ее молоком потихоньку двоих поросят выпоила. Я же украинка, без сала на столе и поросенка в доме жить не могла.

Мои поросята были розовые, справные, просто загляденье. Однажды заходит в мой двор налоговый агент, требует от меня девать этих поросят куда подальше, иначе семьсот рублей штраф. Я его со двора выгнала, он больше не вертался.

Потом, помню, в нашем селе было собрание, выступал человек из района. Он говорил: «Товарищи, в верхах произошла ошибка, теперь можно держать хозяйства кто сколько может…»

Но человека достаточно ударить по рукам один раз. С тех пор в нашем селе уже не было ни одной овечки.

Отучить человека от работы очень легко, а ты попробуй его приучи.

Пешком по Москве

Деревня наша таяла на глазах. Тогда сын забрал меня жить в Иркутскую область, в город Байкальск. Я там в спорткомплексе рабочей работала. Вот тогда вместо трудодней стала получать зарплату. Вот тогда я поездила по стране и на курортах бывала много раз.

По Москве любила пешком ходить, машин тогда на дорогах было мало, люди много пешком ходили.

Была и в Мавзолее, в Кремле и в Историческом музее, Царь-пушку видела. Есть у меня грех, хотела Хрущеву на могилу плюнуть от всех крестьян нашего села, у которых по его приказу хозяйство отнимали и которых несчастными сделали. А на входе в Новодевичье кладбище милиция стояла, и меня не пускали, пропуск требовали. Я ноль внимания, иду, милиционеры меня догнали и назад вернули.

Детка, я бы никогда не плюнула, Боже сохрани… Но посмотреть на могилу Хрущева сильно хотела. Не пустили…

Я была туристом и в Болгарии, в Сочи и Армении отдыхала. Поездила много. Это самые мои приятные воспоминания. Гору Арарат видела. Это же какая красота! До сих пор перед глазами стоит.

Любовь? А как же троих детей родила? Так просто, думаешь?.. Нет, по любви!

Хотела Хрущеву на могилу плюнуть от всех крестьян нашего села, у которых по его приказу хозяйство отнимали и которых несчастными сделали.

Но женского счастья у меня было с птичкин носик. Только поженились, Ивана моего через год на фронт забрали, а с войны вернулся без левой руки и весь израненный. Больной он был, не дай бог никому. Молодым и умер.

Я в тридцать пять лет вдовой осталась, с той поры ни один мужчина до меня пальцем не дотронулся.

Я за свой век от своих детей, внуков и правнуков ни одного матерного слова не услышала. Знаешь, почему? Потому что они от меня брани никогда не слышали.

К смерти давно готовлюсь, узел с одеждой уже лежит, ждет хозяйку. Даже фотографию приготовила, какую на памятник мне прикрепить. Мне там лет семьдесят, я еще ничего была. А то видела на кладбище: у мужа фотография молодого человека, а жена рядом лежит, она его надолго пережила, и с креста старая бабка смотрит. Так нельзя, мало ли что люди подумают…

Я не хочу, чтобы возле могилы моего Ивана люди смотрели на памятник с фотографией старухи.

Смерти не боюсь! Чего ее бояться. Сколько Господь отпустил, столько и проживу. Надо совесть иметь, сколько же можно жить? Если бы все жили, как я, то и Земля бы не выдержала. Если жить, то надо интересоваться жизнью и радоваться ей. Но я пока еще от жизни не устала, каждый день телевизор смотрю, газеты читаю, мне все интересно. Что же будет с нашей жизнью дальше…

Два года как научилась пользоваться сотовым телефоном. Правнук научил. На листе экран нарисовал, цифры крупно написал и подписал. Я запомнила, когда нажимать зеленую кнопочку, а когда красную. Все имена родных в телефоне записаны, я их нахожу и звоню…

Аферисты несколько раз пытались меня обмануть, звонили и говорили, что они мои родственники, просили срочно денег. Я им: «Не бреши, я своих всех по голосам знаю…» — и выключала телефон.

В чем мое счастье? Только в детях и внуках. Я же после себя оставила столько жизней, что улицы будет мало, чтобы всех поселить. Уже ради этого стоило прожить всю мою большую жизнь.

Секрет моего долголетия? Сама так и не поняла. Но скажу, что дня не живу без горячего: супы, борщ варю, хлеб ем только черный. Чай пью с молоком и без сахара, сахар вообще не ем.

Живу и все. А почему? Бог его знает…

Статистика старших

В Приамурье в 2018 году десять человек могут отпраздновать свои 100-летние юбилеи. Из них девять женщин и единственный представитель сильного пола — Павел Горлов. Четверо вековых людей живут в Благовещенске, шесть человек в других городах и районах области.

А самой старшей жительнице Амурской области Анне Андреевне Приходько в июле этого года исполнится 105 лет.

Фото: Сергей Поспелов