Александр Ярошенко

«Меняли крабов на искусство»

Человек с очень непростой судьбой, в которой были потрясения и утраты, считает главным умение отделять настоящее от поддельного, талантливое от бездарного, искреннее от напускного. В своей работе он руководствуется одним принципом: поддерживать и развивать то, что достойно быть искусством, и не тратить время на все недостойное. Худрук академического театра и президент международного кинофестиваля Ефим Звеняцкий — о том, почему театр и Дальний Восток — вещи особенные.

Чуть-чуть цензурю

Фестиваль «Меридианы Тихого» я придумал 17 лет назад во время московских гастролей. Мы с Сережей Степанченко, который тогда еще не был даже заслуженным артистом, стояли во дворе Театра на Таганке. Все началось с сакраментального: «А что если?». Тогда фестивальная ниша в Азиатско-Тихоокеанском регионе была не занята. И так мы вошли в эту историю. Тогдашний губернатор Приморья Сергей Михайлович Дарькин нас поддержал, и все пошло.

Первые годы я страшно ревновал к «Амурской осени», мы открывались в один год с амурским фестивалем… Честно говорю! Российские артисты, в отличие от советских, сегодня не ездят бесплатно. Раньше я мог попросить Збруева, Янковского, Абдулова, и они говорили: «Фима, к тебе мы поедем».

Это было бескорыстно. Сегодня выйти на сцену и объявить: «Пупкин и компания» стоит двести тысяч. Но я никому таких денег просто так не плачу. Привожу антрепризу. Антреприза — это повод, чтобы артисты, в ней занятые, прошли по звездной дорожке и выступили как ведущие церемонии открытия или закрытия.

В этом году на «Меридианы Тихого» сто пятьдесят стран прислали фильмы. Всего — одна тысяча шестьсот фильмов! Наша команда год их отсматривает. Из ста пятидесяти стран, которые к нам заявились, мы отобрали картины из сорока девяти. Я этим горжусь.

Я сам фильмов триста в год смотрю и чуть-чуть цензурю. Похабщины и чернухи не будет никогда, пока я у руля фестиваля! Пока я жив, мы будем только созидать. Наши отборщики ездят на Каннский фестиваль и на фестиваль в Торонто.

Оттуда тоже берут фильмы. Команда у меня золотая. Кто-то со мной семнадцать лет, кто-то меньше. А вначале мне сильно помогал Кирилл Разлогов — это профессионал высочайшего класса.

Олег Янковский меня крепко поддерживал, мы с ним дружили.

Забавная, очень говорящая деталь: Марк Рудинштейн тогда рулил «Кинотавром». Я честно просил его помочь в становлении нашего форума, он со мной разговаривал как с бедным родственником. Представляете, два еврея разговаривали и не договорились! Он держался небожителем. «Марк, а если я тебе отдам фестиваль?» — спросил я его. «Согласен», — тут же ответил он. После этого ответа наше общение и закончилось.

Первые фестивальные шаги делали по наитию. Главный алгоритм нашего успеха: мы знали и знаем зрителя, которому служим и с которым дружим.

Азиатское кино — оно ревнивое и не очень признано в России. Это кино сделано на очень высоком уровне. Плохо, что в нашем регионе нет кинорынка, нам надо в него входить.

До Гаваны дешевле

Губернатор Олег Николаевич Кожемяко в этом году первый раз выделил пятьдесят миллионов для фестиваля, до этого наш бюджет был меньше тридцати миллионов.

Но легче стало не намного, билеты от Москвы до Владивостока и обратно — за сто тысяч. В эти сентябрьские дни у нас Восточный экономический форум проходит. Отпуска заканчиваются, все летят домой, авиакомпании очень четко чувствуют момент и поднимают цены. В фестивальное время самый дешевый билет — сорок одна тысяча, и то по блату в формате «Але, это Фима, здравствуйте».

Двести тысяч — билет бизнес-классом. До Гаваны дешевле.

Гостиница мигом поднимает цены. Стандартный номер — одиннадцать тысяч. Ребята, за что? Приезд звезды масштаба Катрин Денев или Лайзы Минелли — это миллион рублей. В этом вопросе раньше помогали спонсоры, сегодня и они стали жить по-разному.

Все, больше про финансы говорить не буду.

Мы через фестиваль людей влюбляем во Владивосток. Артисты ездят в кинотуры по краю, все Приморье объезжают.

Артиста воскрешает зритель

Нашему драматическому театру восемьдесят семь лет. В Москву на гастроли летаем почти через год, второго декабря открываем гастроли на сцене МХАТа имени Горького. Везем четыре спектакля: один из них «Крейсера» — это моя визитная карточка. Исторический спектакль, в его основе роман Валентина Пикуля.

Недавно прошли гастроли в Ереване. Впервые в истории театр с Дальнего Востока побывал в Армении. Как родилась эта идея? Гениально и просто, как начинаются обычно все подобные проекты.

С одним из друзей армян общались, разговорились — и понеслось: «А давай?! Давай!» Посол Армении в России откликнулся и поддержал. Краевые власти нас тоже поддержали.

Армения восхитительная страна. Восхитительная. Возили туда четыре вещи: «Сергей Есенин. Исповедь», «Товарищи», «Двенадцать стульев» и «Эдит Пиаф и ее демоны». У нас есть актриса — она настоящее произведение искусства. Лучшего голоса, поющего репертуар Пиаф, я не встречал.

В Ереване залы были битком, принимали фантастически, стула свободного не было в театре. Люди там скучают по русскому театру, по русскому языку. Это надо понимать и учитывать. Вся Армения нам помогала и встречала как родных.

Сейчас реализуется замечательный государственный проект «Большие гастроли», благодаря ему мы побываем в Петербурге, Калининграде и Москве.

Для актеров очень важно быть на гастролях, мы очень далеко живем, людям часто не за что ездить по стране. А тут благодаря гастролям они могут еще куда-то выскочить, от Москвы лететь и ехать уже намного проще. Актера воскрешает только зритель. Встреча с другим театром и сравнение — крайне полезная вещь!

Любые гастроли — это серьезное вспомоществование для театра. Есть возможность увидеть техническую оснащенность в другом театре, сравнить и поучиться. Понимаете, для артиста очень важно ощутить, что в другом городе тебя принимают так же значительно, как и в родном театре.

Помню, как я первые гастроли в Японию делал по бартеру, сегодня в это трудно поверить. А тогда было такое время, когда крабов меняли на искусство. На наших плавбазах давали спектакли, за это нас отправляли на гастроли.

Мы в год выпускаем шесть новых спектаклей, в театре нет режиссера-постановщика, только приглашенные режиссеры. Свежая кровь важна и очень нужна. Я художественный руководитель и директор театра: у меня, кроме творчества, гвозди, доски и трубы. Поэтому ставлю всего один спектакль в год.

Две разные истории

Гастроли — это своего рода поощрение для ранимой и вечно сомневающейся природе таланта. Для профессии, которая сегодня крайне оставлена государством. Особенно эта оставленность видна в провинциальных театрах. Наш театр сорок пять лет без капитального ремонта. Мы уже два года топчемся в ожидании реконструкции театра. Со следующего года мы ее начнем. Нам выделяют на это 1,5 миллиарда рублей.

История, к сожалению, банальна, все зависит от очень серьезной бюрократической машины, пройти все жернова экспертиз и согласований — дело очень сложное.

Все эти шершавые шестеренки цепляются друг за друга и мешают делу. Я в этой ситуации надеюсь на одного человека — губернатора Приморского края Олега Николаевича Кожемяко. На его волевое политическое решение. Он наш сторонник, все понимает, и главное — любит театр.

Олег Кожемяко — уже десятый на моем веку руководитель региона. Я счет веду еще с секретарей коммунистического обкома, и мне есть с кем сравнивать. И льстить мне уже давно не нужно, поэтому говорю искренне: Кожемяко старается. Он наш— приморский, знает край и людей. Это очень важно!

Будет ли Владивосток культурной столицей всего Дальневосточного региона? Понимаете, это замечательно, что открылась приморская сцена Мариинского театра, уникально, что у нас будет филиал знаменитой Вагановской академии балета. Это все предтеча культурной столицы. Настоящая столица случится тогда, когда люди будут зарабатывать хорошие деньги, ходить во все наши театры и учить детей в наших академиях. И у них редко будет возникать желание купить билет в один конец. Без хорошего достатка песни не поются.

Понимаете, жизнь во Владивостоке и в крае — это две разные истории. В районах народ живет по-прежнему трудно и очень трудно. Мы припоздали с развитием Дальнего Востока, но хорошо, что, припоздав, все равно спохватились. Сегодня крайне серьезно ринулись со всем хорошим на перевес на Дальний Восток.

Такого развития и внимания я не помню никогда. А живу здесь все свои семьдесят два года. До этого мы пребывали в уединении.

Нарушаю все, кроме закона

Все актерские категории и худсовет отменил, знаете, я все нарушаю, кроме закона. Все эти условности — советский атавизм. Мне кажется, что я не одинок. И мы так живем недолго, всего лишь двадцать лет.

Я всегда говорю: худсовет — весьма полезная вещь, но она серьезно мешает. Худсовет мешает распределять роли, мешает изменить ставку, мешает создать необходимый репертуар. Коллективно — это всегда крайне одиноко.

Прав ли Чехов в своем утверждении, что актеры — сукины дети? Тогда он их отец! Они не дети, артисты — ранимые люди, каждый со своей судьбой, со своим дарованием и пониманием того, что они служат, а не работают в театре. Который, к сожалению, им мало что возвращает материально. В театре здоровые люди, которые держатся друг за друга.

Да, они могут иногда не очень искренне улыбнуться друг другу и даже рыдать после распределения ролей. Но как начинается работа — обязательна сцепка. Без нее театра не бывает. В команде всегда скрывают свое неудовольствие, а это уже поощрение для более талантливых. Знаете, в футбол играют все, а голы забивают избранные. Вот так и в театре.

Надо создать для таланта такую обстановку, чтобы его раны не кровоточили. Должна быть конкуренция и даже озабоченность, но талант не должен кровить. Сердечную мышцу надо рвать только на сцене!

То, что незаменимых нет, это еще одна большая советская неправда! Никогда не будет второго Абдулова или Юрского. Никогда!

Актерская зависть? Нет, чаще всего это не зависть, а ощущение того, что я гений, а вокруг злобствующая толпа. Театр состоит из живых людей!

Дети, жена, или нет жены, бессонные ночи, метания, страдания. Но это все надо учиться оставлять за порогом театра.

Моя религия — театр

Мой маяк — мой дом. Дом — моя семья. Моя религия — театр. Я, наверное, уже лучшего не создам. Порог есть у всех, и чувствовать его — это тоже талант. Мне бы главное сохранить все, что я создал. Но я уходить не собираюсь и не тороплюсь. Не спешите…

Сейчас в Москве идет такая раздача театров, под имена талантливых и сверхталантливых, гениям. Знаешь, я в родном городе гениев не встречал.

Театру надо помогать, а не руководить. Слава богу, что мной перестали руководить. Это главное мое достижение в жизни.

Мат со сцены недопустим. Это мое твердое убеждение. Все разговоры о том, что выматериться русскому человеку крайне необходимо, это ложь. Это говорит вам еврей Ефим Звеняцкий, который виртуозно владеет русским матом. У меня на сцене не матерятся все тридцать пять лет, пока я худрук этого театра. Это моя позиция!

Есть у меня грех — на репетициях ругаюсь, это очень плохо. Вот это бы я у себя отобрал. Но это проросло во мне еще вложенное моим отцом в дальневосточном селе Амурзет. Но это я говорю про закулисье! А зрителя надо ценить!

Всегда во Владивостоке был и есть чрезвычайно театральный зритель. На протяжении тридцати пяти лет я беру в театр только выпускников Владивостокского института искусств, сейчас это академия. Артисты нашего театра — педагоги академии. Они сами знают, кого позвать.

Главный в театре артист! Его надо любить.

У нас нет конфликтов в труппе! Я не обманываю артистов, вот поэтому и нет конфликтов. Всегда есть кто недоволен, кто считает, что мало играет, а достоин роли Гамлета. Это театр! В нем есть главные роли, есть второстепенные и массовка. Хотите работайте, не хотите — не работайте. И будет так всегда!

Каждый год я на практику беру три курса студентов Владивостокской академии искусств. А в декабре беру на гастроли с собой тридцать студентов. Вы не представляете, как они оживают! Какая вера у них появляется! Они едут всеми: от монтировщиков до «кушать подано». Готовы мыть пол во МХАТе, они от всего счастливы и на все согласны.

Они в театре прорастают в артистов. Только в театре, а не на лекциях.

Чемодан фанерный

Владивосток принял меня пятьдесят лет назад, когда я приехал из деревни с фанерным чемоданом, перевязанным бечевкой. Замки тогда были в дефиците. Вот таким город меня принял.

На всю жизнь запомнил слова гениального Эфроса, на репетициях которого я присутствовал. Он говорил: я очень люблю отдыхать в Юрмале, сажусь там на берег моря и смотрю, как море омывает камушки. Они такие разноцветные, радужные, удивительное настроение передают.

Думаю, я продолжу это путешествие, собрал в чемодан этих камушков. Приехал домой, камушки в ванну, набрал воды, а они не играют. Вот и я, как те эфросовские камушки, играю только рядом с этим морем.

Мне Владивосток дал возможность играть. И в институте, и в театре, и мое играться превратилось в игру, а затем превратилось в жизнь. Здесь случилось все: все мои привычки, влюбленности, супруга, которая здесь была, а потом вдруг другая оказалась. Я очень благодарен Владивостоку за долгую и, не побоюсь этого слова, счастливую жизнь на Земле.

Не умею не подавать руку

Дальневосточный характер? Сегодня он, к сожалению, убегает, а раньше им гордились. Что в этом характере? Это наше море, это первые путешествия моряков из закрытой зоны. У нас десятилетиями в паспорте стоял штамп «ЗП». Запретная зона.

А мы жили в этой зоне, ждали возвращения с моря экипажей и слушали их рассказы не дыша. Еще у нас холодно и ветры штормовые. Мы жили без света, в девяностые годы его включали в три часа ночи, и все вставали и начинали варить, стирать и мыть детей.

Я стоял в очереди за водой, а она кончалась перед самым моим носом, я набирал грязный от копоти снег, и на этой, снежной воде варил дочке кашу и внутренне рыдал от этого. Это все и есть дальневосточный характер. Еще мы можем ходить на яхтах и ловить камбалу.

Я не умею не подавать руку. Может, потому что я человек еврейской национальности и меня с детства научили, что надо всех прощать. Может, это плохо, не знаю. Но это мое «прощать» только до зрительного зала. Только до края сцены. А в зрительном зале и на сцене не подам руку, если ты врешь на сцене. Для меня человек профессии — это все. Не капустника, не балагана, а сцены.

Я никогда не увлекался жаждой мщения. Вообще никто не знает, что такое правильно, что неправильно.

Дружба в никуда

Меня предавали в семейной жизни, когда она только начиналась. Но в профессии меня не обманывали. Хотя от друзей приходилось отказываться. По разным причинам. Кто-то воровал мои идеи, с кем-то я не сходился своим свободомыслием.

У меня тоже были труднообъяснимые поступки. Будучи другом, я не поздравил человека с его 85-летием и потерял его. Он меня спросил: «А что ты меня не поздравил?» «Если можешь, прости», — ответил я. Он попросил больше не звонить. Так он и ушел из жизни. И сорок лет дружбы ушло в никуда. Это живет во мне до сих пор…

Мы не умеем любить друг друга, это главное. Наше неумение от нищеты материальной, житейской.

Это религия — отсутствие любви. Устроенные люди не умеют не любить. Государство должно подумать об этом, чтобы люди были более устроены и благополучны. Тогда будет больше любви и меньше ненависти. Которая очень часто начинается с зависти.

Плачу ли я? Да! Заплакать могу от интервью с тобой, ты рождаешь во мне воспоминания, они провоцируют меня на чувство.

Если ты сформулируешь, что такое счастье я тебе отвечу, счастлив ли я. Счастье — это конец. За которым снова новые чувства, все время надо стремиться к новому счастью.

О смерти не думаю. Главное, чтобы она произошла внезапно. Смерть — это тоже жизнь. Какая? Тебе это никто не скажет. Нет у меня страха перед ней. Нет!..

Из биографии

Ефим Звеняцкий родился в 1947 году в селе Амурзет Еврейской автономной области, в семье тракториста. Выпускник Дальневосточного института искусств, с 1984 года художественный руководитель Приморского академического театра драмы имени М. Горького.

Звеняцкий первым во Владивостоке ввел в репертуар академического театра мюзиклы. Семнадцать лет он руководит международным кинофестивалем «Меридианы Тихого». Народный артист России, почетный гражданин Владивостока. В его военном билете в графе воинская специальность написано: «пивец, в военное время годен быть пивцом». Слово певец написано через букву «и».