Александр Ярошенко

Человек из Дома отдыха

Борис Грачевский — знаменитый руководитель «Ералаша» детского кинематографического проекта, благодаря участию в котором многие юные «артисты» выросли и стали звездами отечественного кино, утверждает, что может за пару минут определить: получится из ребенка исполнитель роли или нет. И он еще очень многое умеет и знает — кумир нескольких поколений мальчишек и девчонок, а также их родителей.

Сначала я хотел строить ракету

Я вырос в Доме отдыха. У меня родители работали в Доме отдыха, в моем паспорте так и написано: «Место рождения: Дом отдыха Полушкино».

Папа был семикратный лауреат всесоюзных конкурсов массовиков-затейников. Семикратный! Он был ярым противником всяких дурацких развлечений типа бега в мешках и кормления сметаной.

Он всегда говорил: «Нельзя унижать личность человека так, чтобы над ним все хохотали».

«Звездная дорожка» фестиваля кино и театра «Амурская осень»– 2016 г. Фото: Андрей Ильинский

В шесть лет я познал первые настоящие аплодисменты — меня отец взял работать в свой номер.

Я вообще счастливый, потому что не понимал, как мы плохо жили. О многом не догадывался, меня все устраивало.

У нас было полное отсутствие быта. Мы вчетвером жили в шестиметровой комнате, я спал на стульях, связанных платками.

А потом, когда нам дали двенадцатиметровую комнатку, к которой была пристроена девятиметровая террасочка, нам это казалось настоящим чудом.

То, что не было водопровода, туалета и прочих благ, нас не волновало вообще.

Моя первая осознанная мечта — быть конюхом. У нас в Доме отдыха была лошадь, я ее обожал. Каждый день ей приносил хлебушек, сахарочек, яблочко, лошадка брала мои подношения своими бархатными губами и смотрела на меня благодарными глазами.

У нас с ней была большая любовь.

Меня в детстве распирало на многие вещи, но больше всего я мечтал научиться живописи и играть на рояле. Однако ни тому ни другому так и не научился.

1964 год, вся страна бредила космосом, половину мальчишек называли Юрками. Что я мог делать? Конечно, строить ракету. Окончил техникум и пошел токарем на завод, который работал на космос. А потом понял, что каждый день вставать в семь утра и бежать на заводскую проходную — это совсем не мое.

Боря захотел связать свою жизнь с кино и пошел работать на «Мосфильм» грузчиком.

Шла работа над картиной «Преступление и наказание», все интерьерные сцены которой снимались при мне. Съемочная группа полюбила тихого, начитанного мальчика Борю Грачевского.

Я счастлив был выполнять поручения протереть пол, подвинуть декорацию или оторвать кусок стены.

Помню, что грузчик Грачевский безмерно удивлялся, как это режиссер Кулиджанов сумел выбрать актеров именно тех, которых я себе и представлял, читая роман «Преступление и наказание».

Я очень хотел с артистами поговорить и начинал разговоры.

Мог спросить Копеляна: «Ефим Захарович, что у вас за трубка?..» Он начинал со мной разговаривать. Для меня это было самым настоящим наслаждением. Я этими разговорами напитывал себя.

«Ералаш» придумал ребенок

На меня очень большое влияние оказал Александр Хмелик. Мы с ним вместе создавали «Ералаш».

Он научил меня смотреть на жизнь глазами Хмелика. Научил для детей делать так, чтобы было интересно и взрослым. Поверьте, это не просто.

У него была гениальная фраза: «Не талантливо». Вроде все есть, а не талантливо.

Кстати, название «Ералаш» придумала дочка Хмелика Маша.

Меня из директора «Ералаша» его художественным руководителем сделал Александр Хмелик. Он был моим последним учителем.

Я безумно обожаю все смешное, знаю три миллиона анекдотов. Раз вы столько лет смотрите «Ералаш» и смеетесь, скажите, это смешно или нет?

И до сих пор во мне сидит какой-то двенадцатилетний пацан, главный редактор моей души.

У этого пацана есть одно очень интересное качество: он не стареет, все время меняется. Потому что все время меняется зритель, меняется отношение к жизни.

Меняется форма юмора, он становится жестче.

Успех «Ералаша» был заметен сразу, как только вышли первые выпуски. К нам очень тепло отнеслись в министерстве культуры. Когда мы приносили туда новый «Ералаш», собиралась вся редактура. Это очень важная деталь.

Одним из самых интересных моментов было, как мы с Александром Хмеликом рождали песню для «Ералаша». Сочинили простейшее стихотворение «Мальчишки и девчонки, а также их родители, веселые истории увидеть не хотите ли?»

Композиторы разного уровня писали нам музыку. Нам больше всего понравился вариант, который написал Алексей Рыбников.

Елена Камбурова записала песню детским голосом. Никто не ожидал, что Камбурова своим басом может петь детским голосочком. Записали, нам все очень понравилось!.. Прошло много лет, потребовалось песню переписать в цифровом формате. Но Камбурова к тому времени голос уже прокурила и не смогла песню спеть как когда-то.

Нашли тринадцатилетнего мальчика Сережу Лазарева, он замечательно все спел с одной девочкой. Теперь этот вариант песни живет и звучит перед показом новых серий.

Когда легче работалось? Однозначного ответа нет, в советское время были одни проблемы, сейчас другие. Тогда меня заставляли работать только со штатными сотрудниками киностудии. А сегодня деньги стоят во главе всего. Это очень плохо. В советское время «Ералаш» принимал заместитель министра культуры СССР, сейчас я никого не могу уговорить посмотреть новые программы. Убивают фразой: «Что я, «Ералаш» не видал?» Просматривает восьмой редактор с пятого ряда. И все!

Трудно ли работать с детьми? Трудно найти тех, с кем легко работать.

Я через пару минут общения вижу, будет этот ребенок работать или нет. И не ошибаюсь.

Грань похвалы

Был у меня такой период в жизни, когда я стал в глаза людям говорить все, что о них думаю. Запросто мог сказать человеку: «Ты негодяй» или «Ты подлец». Потом я, разругавшись вдребезги, начинал понимать, что так себя с людьми нельзя вести... Теперь больше никогда так не поступаю. Просто стараюсь не общаться с этим человеком.

Я знаю, что какая-то часть людей меня за что-то ненавидит. Я не знаю за что, но ненавидит…

Девяносто процентов моих коллег считают, что я занимаюсь абсолютной фигней, ерундой и вообще не достоин ничего. А то, что меня знают, узнают и любят — для многих просто возмутительно.

Был когда-то замечательный скандал какой-то, чиновник сказал Гурченко: «Людмила Марковна, как вы можете так жить? Вас же, кроме народа, никто не любит!»

Вот и меня тоже: кроме народа никто не любит. Знаю, что от меня нос воротят режиссеры, которые считают себя великими, и организаторы всевозможных кинофестивалей. Которые тоже считают себя большими мастерами кино.

Иногда бывают случаи страшно неловкие. Как-то мы летели из Благовещенска, ждали самолет, и все от скуки слонялись в аэропортовском буфете. Ко мне подходит пара — мужчина с женщиной — говорят: «Мы вас так любим, так уважаем. Примите от нас килограмм икры, и вот вам бутылка коньяка!»

Надо было видеть лица моих коллег, они меня чуть не убили. И таких историй у меня немало.

Но зато я с наслаждением звоню знакомым и говорю: «Видел тебя в последней роли, замечательно сыграл. Умница, мне так понравилось», «Прочел интервью с тобой. Слушай, так здорово», «Прочел твою книгу. Ты, знаешь, очень приятно», «Был у тебя на спектакле. Офигеть!»

Когда к тебе бросается народ и благодарит — это одна история. Но когда твои коллеги говорят добрые слова, это иная грань похвалы и важности. Она безмерно ценная и более редкая, чем комплименты от зрителей.

Понимаешь, человеческая природа такая. В ядре жизни эго, Я.

Эти вечные: «Я тебе спою» — «Да подожди, я сам тебе спою». «Ты послушай» — «Нет, ты послушай». «Что мы все обо мне да обо мне. Давай о тебе. Ну, как ты ко мне относишься?»

Единых рецептов нет

Трудно ли жить с молодой женой? Мне потрясающе с ней! Мы обогащаем друг друга взаимоотношениями, мне очень близко ее отношение к этой жизни. Она меня очень любит, поэтому у нас очень интересные, потрясающие отношения. Я счастлив, что, пройдя через всякие перипетии, имею рядом абсолютно бескорыстного, нежнейшего человека. Учитывая, что мое здоровье дало совсем страшные трещины, она готова мне помогать во всем. Мне уже трудно порой обходиться самому, после всех операционных дел, которые произошли со мной.

Есть у меня одна боль: с дочкой от первого брака так и не наладились отношения. Уже двенадцатый год идет нашему необщению.

Даже с бывшей женой бывают периоды общения, а с родным ребенком нет.

Мне очень больно, потому что я столько вложил в эту девочку до ее двадцати двух лет. Я за ней смотрел, двигал ее, помогал ей, направлял туда, где надо. Делал все, чтобы она как можно больше понимала в жизни

Если она мне позвонит и скажет три всего три буквы: «Пап» — я тут же все брошу и прибегу к ней.

Конечно, ее в какой-то момент можно было понять. Все очень сложно, не хочется сейчас это все расковыривать. Это не только уход мой из семьи, все глубже и сложнее.

Но я готов все забыть. Потому что возраст мой большой, любовь и уважение к ней остается. Скажу честно, мне страшновато, что я уже привык жить без дочки…

Трагична ли разновозрастная любовь? Она разная. Я всегда ссылаюсь на своих отца и мачеху. Они прожили 25 лет в любви. Отца скоро 20 лет как нет, а мачеха на год моложе меня… Она до сих пор раз в неделю ходит к отцу на кладбище, и у нее никого после него не было. Единых рецептов в жизни нет, и не будет никогда!

У меня есть маленькая дочка, ей всего четыре годика. Ответственно ли в немолодом возрасте рожать детей? Это трудный вопрос, ты залез в такие дебри…

Конечно, поздновато заводить детей. Я должен ее довести хотя бы до взрослости. А какие гарантии, что я успею это сделать? Никаких.

Но дите, которое у меня есть, с каждым днем взрослеет, и мне с ней все интересней и интересней…

Люди рождаются, живут и уходят из этой жизни по-разному. Кто-то до смерти неисправимый оптимист и жизнелюб, кто-то нет. Мой отец к старости совсем разболелся, разворчался. Но он до последнего дня оставался мужчиной. Помню, лежал в больнице, был совсем слаб, а мне говорил: «Тут такие медсестры! Ты не представляешь, какие у них фигурки!»

Я видел разного отца. Который сначала начал гордиться мной, потом стал ревновать немножко…

Он же все-таки был артист. И я его прекрасно понимаю. И не осуждаю. Боже сохрани!

«Папа, я еврей, что ли?»

Били ли меня еврейским вопросом? Как это в этой стране меня могли этим не бить?! Били, конечно!

Поэтому я преклоняюсь перед Евгением Евтушенко за его строчку:

«Еврейской крови нет в крови моей.

Но ненавистен злобой заскорузлой

я всем антисемитам,

как еврей,

и потому я — настоящий русский!»

Понимаете, у меня совершенно нет никаких еврейских наклонностей, я не делаю ничего национального. Мне это не интересно. Я по культуре высоко русский человек, который безумно любит русскую литературу, знает ее. Я обожаю русскую культуру.

Моя страна — Россия, со всеми ее потрохами и недостатками.

Но говорю, как на духу: антисемитизм меня всегда ранил. Помню, когда впервые об это обжегся, был ошарашен и позвонил отцу: «Пап, я еврей, что ли?» «Т-с-с», — в ответ шепчет мне отец.

У него мой вопрос сразу вызвал приступ страха.

Счастливый ли я человек?

Наверное, больше да, чем нет. Другое дело, что меня это не останавливает. Мне хочется еще заглотить что-то неизведанное.

Стыдно, что я перестал читать книжки. Но иногда я бросаю все и читаю. И ухожу в какие-то бестселлеры, потому что мне интересно, что сегодня в мировой литературе рулит.

Вообще, код успеха — тайна великая и не раскрытая. Очень яркий пример этой тайны — Леонид Гайдай.

Я представлял последнюю картину Гайдая в Доме кино. Вышел и сказал: «Вы все будете хвалиться, что жили в эпоху, когда снимал кино Гайдай». Готов и сегодня это повторить.

Сколько его доставали, сколько его ели поедом. Но я помню, когда его картины показывали в Доме кино, как тряслись от хохота самые известные и уважаемые кинематографисты. Какие овации они устраивали ему после того, как заканчивалось кино.

Почему я ругаюсь матом?

Я тебе скажу такую странную вещь. Лет через тридцать мат будет легализован. Мы единственная страна в мире, в которой есть две морали. Но морали не может быть две, мораль бывает одна. Как в том анекдоте: «Тетя, у вас жопа грязная.» — «Нет такого слова!» — «Жопа есть, а слова нет.» Вот это удивительная вещь.

В Америке человеку, который будет говорить нецензурные слова, скажут: «Ну че ты такой грубый?» И все. А не оштрафуют.

Если это язык, он язык. Если его нет — значит, его не может быть.

Все эти фразы мерзопакостные — «ёлки-палки, ёперный театр» — это все же оттуда. От ханжества.

Я своим языком владею абсолютно спокойно. Когда пишу сценарии или пишу стихи, это великий язык, это образный язык. Это потрясающий язык. И вот этот мат, к сожалению или к счастью, еще образнее, еще лаконичней и точней...

Живу с Богом в себе

Я прошел через многих великих режиссеров, год с Шукшиным работал. Какой мой Шукшин? Он был удивительный человек.

Он часто вынимал тетрадку и судорожно в ней что-то писал. У него что-то щелкало, и он писал эскизы к своим рассказам.

Он был корневой самородок. На моих глазах в кадре работают пять великих артистов. Все фальшивили, один Шукшин жил в кадре. Не играл, а жил. Из этой породы был и Иван Лапиков.

У всех свой путь.

Понимаешь, я сегодня по жизни уже не бегу, а степенно шагаю. Я сегодня по-настоящему влюблен в эту жизнь, мне она интересна как никогда раньше.

Я один раз видел уникальнейший случай. Перед самым Новым годом в Доме кино показывают картину «Ирония судьбы», и весь зал забыл, что надо бегать, доставать огурцы, думать, где встречать Новый год и кто режет салат. После окончания картины все стояли, минут десять хлопали, не останавливаясь. И это при том, что художники очень ревнивы к успехам коллег. Больше триумфа, чем тот обвал аплодисментов в Доме кино, я не встречал.

Вообще Эльдар Рязанов замечательно строил свое имя, обкладывая себя талантливыми людьми. Обладал потрясающим пиаром, как сейчас говорят, а характер у него был тяжелейший.

Художнику важна похвала от художника, которого ты ценишь и безмерно уважаешь. Мне такой бриллиантик оставил Сергей Михалков.

Наша последняя встреча с Сергеем Владимировичем Михалковым была удивительна. Мы с ним встретились в Доме литераторов. Он был старенький, ему было 93 года. Идет по коридору, еле-еле передвигает ноги. «Здравствуйте, Сергей Владимирович», — говорю я... «Здрав-ствуй-те!» — в своей манере отвечает он.

Говорю загадочную фразу: «Сергей Владимирович, а флаг, который "Фитиль" поднял, "Ералаш" гордо несет дальше»... Он фокусирует внимание, понимает, что это я, говорит: «А "Ералаш" лучше "Фитиля". Флаг вам в руки». В одной фразе какая простейшая, тончайшая вещь для меня.

Иногда бывают слова, которые так западают куда-то глубоко и остаются в этой глубине навсегда.

От чего могу заплакать? От трех китов: это литература, живопись и классическая музыка.

Я в 45 лет понял, что умнее не стану. Это трудно понять, но я понял.

Понял, что я свой мозг больше не обогащу, но могу делиться тем, что у меня есть. Как говорили древние: «Что оставил, то пропало, что отдал, то твое». Стараюсь отдавать.

Люблю повторять слова Иисуса: «Не кричи: "Я верую, я верую". Делай так, чтобы люди сказали: "Он верует"». Поэтому все остальное для меня — атрибутика.

Кому-то она помогает, кто-то ею прикрывается.

Я никого не осуждаю, но живу с Богом в себе. Агностик я или еще кто-то, но живу так.

Я страшно любопытный человек. Раньше, когда ездил в метро, обожал наблюдать за людьми, слушать их разговоры. Это безумно интересное и полезное занятие. Мне все интересно — от Талмуда до Корана, я все в себя засасываю.

Не бегу, а степенно шагаю

Гормональное состояние в творчестве особенно сильно действует. Большая, к сожалению, часть тех же режиссеров с годами сворачивает. Эльдар Александрович Рязанов — ярчайший пример тому. С возрастом его фильмы все больше и больше шли по убывающей. Все лучшее он сделал в расцвете своей «физики». Но бывают и исключения. Андрей Кончаловский с годами вдруг побежал и взлетел.

Есть определенная часть людей, которая может свою гормональность протягивать до любого возраста.

Мне интересно все, что происходит. Я в свою жену очень влюблен. По-настоящему. Я буду ее безумно любить до конца своей жизни.

Был ли я уверен в том, что буду всегда любить свою первую жену? Да, когда первый раз женился, тоже был уверен, что однажды и навсегда. Но тогда мне был 21 год, и я с первой женой прожил 35 лет. Это срок.

У каждого душа своя, свой поворот в душе, своя резьба — совпало или не совпало. По-другому не бывает.

Я рассуждаю так: главное — не сколько тебе, а главное — как тебе. И еще: молодость всегда прекрасна, сколько бы тебе лет ни было.

Не знаю, сколько мне лет. Меня вообще это не интересует. Чисто технически я знаю свой возраст, естественно. Но меня это не останавливает.

Знаешь, когда мне поставили тяжелый, онкологический диагноз, я вдруг себя поймал на том, что стал говорить, как Петя Ростов в «Войне и мире»: «Я же такой добрый, хороший человек, за что меня? За что?» Потом я свыкся с этим и сказал: «Надо бороться». И борюсь. В какой-то момент поймал себя на том, что умирать не страшно.

Главное — бороться

Есть ли что-то за чертой? А черт его знает. Не знаю. Легенд тьма на эту тему. Не хочу даже думать. Гениально сказал мой любимый писатель Милорад Павич. Он сказал: «Уши и нос растут при жизни, а волосы и имя — после смерти…»

Помнишь, как у Высоцкого: «Мне есть что спеть, представ пред Всевышним…» И мне уже тоже есть.

Я тоже переживал, думал: «Ну и на кой черт живу? Девяностые годы, страна развалилась. Кому я нужен? Зачем прожил, что я сделал?» Я себя ловил на том, что думаю, как шукшинский герой из рассказа «Думы». Председатель колхоза, который все время думал, что скажут на его похоронах.

Я тоже задавал себе вопросы типа «Зачем я жил?» и «Что я сделал?» Но потом все соединилось, я стал понимать, мне есть что спеть. Но мне хочется сделать как можно больше, чтобы мой след не исчез, как инверсионный след от самолета. Чтобы осталось то, что сделал…

Помнишь, как у Булгакова: «Рукописи не горят». «Ералаши» мои не горят, они все живы. Хорошие, плохие, удачные, неудачные, они живы.

От жизни хочу только сил. Сил для того, чтобы хватило на все. А их больше не становится. Недавно поймал себя на мысли, что с наслаждением уезжаю на дачу, но только на два дня. И эти два дня я там ничего не делаю. Раньше такого ничегонеделания не было. Часы оттикивают свой ход, и ничего с этим не поделать. Это надо понимать и принимать благодарно.

Из биографии

Борис Грачевский родился в 1949 году. Он художественный руководитель детского киножурнала «Ералаш», обладатель приза «Золотой Овен», двукратный обладатель «Золотого Остапа».

Автор сборника юмористических изречений «Идиотизмы».

Возрастная категория материалов: 18+