Александр Ярошенко

Рожденная под бомбами

Трудно поверить, что 20 июля абсолютной красавице советского кино исполнится 80 лет Людмиле Чурсиной. Она сыграла сотни ролей в театре и кино, многие из которых стали классикой. Классическая до боли судьба большой актрисы, когда за миг славы и любовь миллионов платится самым главным — счастьем материнства и одиночеством.

«Я родилась в рубашке…»

Знаете, я имею право сказать, что родилась в рубашке. Я появилась на свет в первый месяц войны, мама меня рожала в поле во время бомбежки. Хотя в документах написано место моего рождения Душанбе, но мама моя туда не доехала, а меня родила по дороге.

Так вот, родилась под бомбами и живу до сих пор. Разве это не чудо? Мой папа был военный, и мы проехали много мест. Родина его посылала в разные края и окраины. Я ходила в школу в Тбилиси, хорошо говорила на грузинском языке. До сих пор обожаю грузинские песни. Это песни моего детства.

Артисткой стать я не мечтала никогда, даже мысли такой не было. Я была девушка серьезная и видела себя где-то в точных науках. Была жутко высокая, нескладная, с дикими комплексами. Тогда каноны советской красоты были иные: маленькие сбитые бабенки из серии кровь с молоком. А у меня рост 178 сантиметров. Это мне казалось полным ужасом. Я постоянно сутулилась, ходила едва ли не в комнатных тапочках.

Но характер всегда был! Поехала с подружкой за компанию — она поступала на актерский — и не поступила. Меня такой задор взял, что я тоже документы подала и с первого захода стала студенткой Щукинского училища.

Актерство — это не профессия, а мучительный образ жизни. Постоянно думаешь, анализируешь, мучаешься, сомневаешься.

Полагаю, что хирург тоже анализирует предстоящую или прошедшую операцию, но актер живет этим.

Бог наградил меня шикарными ролями. Сегодня я понимаю, что это самое настоящее актерское счастье сыграть Любовь Яровую, Анфису Козыреву в картине «Угрюм-река», колдунью Олесю по дивной повести Куприна. Тысячи, десятки тысяч актрис мечтают об этом, а мне все судьба сама дала.

Профессия перешибла материнство

Фото: krestyanka.com

Хотя за это я заплатила очень большую цену: профессия перешибла счастье материнства. Большей роли, чем мать, для женщины природа не определила.

Я всегда радуюсь за актрис, которые рожают детей. Оля Кабо родила второго ребенка, уже будучи взрослой женщиной. Я ей позвонила и сказала: «Олечка, это твоя самая блестящая роль — роль матери…»

А у меня, скажем так, не сложилось, но мне Господь всегда давал людей, о которых нужно было заботиться, поэтому у меня не было ощущения внутренней незаполненности.

Мне всегда легче отдавать, чем брать. Я обожаю дарить, и так дарить, чтобы меня в ответ ничем не одаривали. Потому-что за жизнь столько накоплено барахла, что не знаешь, куда все это девать.

Трудно ли красивой женщине достойно прожить жизнь в искусстве? Говорю безо всякого кокетства: я себя таковой никогда не считала. Знала, что не уродина, но о красоте не думала никогда.

Романов на съемках почти никогда не было. Мне это безумно мешало в работе. Влюбиться могла легко, была влюбчивая, потом жизнь жесткой рукой сняла с меня розовые очки, но я не жалею, что они у меня были. Видела человека, что-то достраивала в нем недостающее, потом часто эти замки рушились. Но это все обогащало меня.

…Недавно была на Московском кинофестивале. Это уже не мой праздник, я там больше половины народа не знаю. Столько молодых и хорошеньких: у всех декольте, спины, талии, волосы. Все напоказ, все на продажу. Если вырез, то он уже начинается от разреза. Прости, Господи…

Я подумала: поставь их рядом и через пять минут не поймешь, кто есть кто. Все вешалки. Индивидуальностей нет, личностей нет. Что-то существенно важное вырождается в нас. Красота — это не носик, ротик, оборотик. Поэт Николай Заболоцкий очень точно сказал: «…что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»

Если в человеке есть мерцающий свет или огонь, то он обязательно будет красив и притягателен. Возьмите Инну Чурикову, ее красавицей назвать нельзя. Но в ней такой костер внутри горит, что глаз от нее оторвать невозможно. Поэтому она и Инна Чурикова…

Любовь? Это не просто физика и желание, это гораздо более глубокое и бесконечное состояние и пространство. Хотя по молодости гормон кипел, а вместе с ним и страсть бурлила.

Когда разводилась со своим первым мужем, режиссером Александром Фетиным, на полном серьезе хотела утопиться, на мое счастье, мои метания на одном из ленинградских мостов заметил проходящий мимо мужчина, сгреб меня в охапку и привез домой.

Откуда беру краски для своих ролей? От земли, только от земли. Самая сильная любовь — это любовь к земле, где покоятся твои предки, где ты родился, где сделал первый шаг. Почему эмиграция часто материально обеспеченная, но безмерно тоскливая? Эмигранты теряют главное — корни.

Людмила Чурсина в роли Зоси Ляховской в фильме «Приваловские миллионы», 1973 год.

Я никогда не пыталась изобразить не свою нишу. Есть определенная энергетическая ментальность, в которой я родилась и выросла. Целые поколения вырабатывали именно мою генетику, как это я могу все предать?

Мои родители большую часть своей жизни прожили в городе Великие Луки. Они прожили долгую жизнь, мама была младше папы на семь лет и пережила его на эти самые семь лет. Они оба ушли из жизни в возрасте 91 года. Я старалась о них заботиться: постоянные сиделки, организованный уход, лекарства, несколько телефонных звонков в день.

Как только освобождались два дня, я тут же садилась на поезд и ехала в Великие Луки. Сначала в том поезде были только плацкартные вагоны, потом появилось два купейных — это был уже комфорт, граничащий с роскошью. Поезд приходил часов в шесть утра, пахло вагонным дымком. Папа, пока у него были силы, приходил меня встречать на вокзал. Господи, какое это было счастье приезжать к тем елям, которые выросли в два раза, как сладко было на душе приезжать в отчий дом.

После смерти мамы наступило безумное сиротство и одиночество, и неважно, сколько мне лет, сколько я мотаюсь по стране и сколько людей улыбается мне за день. Но чувство тотального внутреннего одиночества просто подъедает.

Если в человеке есть мерцающий свет или огонь, то он обязательно будет красив и притягателен.

Господь немного нарушил порядок в нашей семье. У меня была младшая сестра. Эвелина была на 10 лет моложе меня. Она ушла на три месяца раньше мамы. Я сразу не могла маме сказать, что Лины больше нет, звонила, говорила, что она лежит в больнице, что у нее барахлит сердце.

После похорон я поехала к маме, зашла в дом, и в голове у меня роились десятки сценариев, как ей все это сказать. Только начала что-то говорить, мама тут же перебила меня: «Я знаю, она умерла…» Я онемела. Вот что значит материнское сердце!

Про комплименты и бриллианты

Людмила Чурсина в роли Дарьи в фильме «Донская повесть», 1964 г.

Как сегодня живу? Да по-разному: бывает, на разрыв аорты, бывает, и застой венозный. Хороша середина, хочется замечать, как цветет сирень и как отцветает жасмин. Хочется по росе босиком пройтись, но не получается. Последний раз такая роскошь у меня была года два назад…

Чаще живу в самолетах и поездах и не вижу, как отцветают саранки, и это все печалит. В моем возрасте жизнь уже не просто летит, а убегает. Хочется очень бережно к ней относиться.

Роли в кино? Они все одинаковы, как дети в многодетной семье, но есть роль первая, с которой все и начиналось. Это шолоховская Дарья в «Донской повести». Она особую нишу занимает в моем сердце.

Эта работа подарила мне первую награду на международном фестивале. А работа с таким потрясающим актером, как Евгений Леонов — это же стоит очень дорогого!

Хочется замечать, как цветет сирень и как отцветает жасмин. Хочется по росе босиком пройтись, но не получается.

Леонова, как мужчину, заботило, что я выше его ростом, и ему в кадре подставляли скамеечку. Однажды он мне отомстил: выхожу на съемку, вижу, рабочие роют яму на том месте, где я должна стоять. Спрашиваю: «Что вы делаете?» — «Роем, нам Леонов поручил». Евгений Павлович вышел и говорит: «Вот глубже ройте, ее туда поставим, не все время мне на скамейках стоять».

Я встала в яму, и он стал даже чуть выше меня ростом и, по-моему, был доволен. Он замечательный был партнер — чуткий до неимоверности.

Голливуд? Приглашали меня туда на трехгодичный контракт. Меня пригласили в «Госкино» и сказали, что пришло приглашение из Голливуда, и полушепотом добавили: «Ну вы же понимаете, что это невозможно, что нет такой практики. Вот если был бы совместный фильм, тогда можно было бы подумать. А так нет. Вдруг это антисоветчина, провокация какая-нибудь, вас заставят раздеться в кадре?» А я про себя думаю: «Я уже вроде и раздевалась немножко».

Тогда был очень яркий период жизни, множество съемок. Работы просто через край. Я об этом быстро забыла и сейчас не жалею, потому что самое бесполезное занятие на свете — о чем-то жалеть.

Звание? Я народную артистку СССР получила в 41 год. Это для меня была полная неожиданность. Помню, Игорь Дмитриев мне выразительно прочитал в газете указ Президиума Верховного Совета СССР. Я расхохоталась, подумав, что это его очередная шутка.

Я сегодня этого звания не стесняюсь. Почему должна стесняться? Это была большая и неплохая страна, я снималась во многих ее уголках. Знаете, не отрекаются любя. Хотя главное — не звание, а когда имя становится фамилией. Как пример, Моцарт. Какие звания еще нужны?

Ужас от комплиментов

Людмила Чурсина в роли Анфисы Козыревой в фильме «Угрюм-река», 1968 г.

Мои близкие все ушли, а вот меня Бог для чего-то держит. Но мне есть ради кого жить, у меня есть племянник Леша. У него две дочери, старшая девочка инвалид-колясочник. Ножки не ходят, ручки не работают, но, слава Богу, что она интеллектуально благополучная.

Одна девчонка ей говорит: «А что ты не ходишь? Вставай, иди…» Настя наша очень деликатная в этом вопросе, она как-то все вымученно улыбалась, а потом не выдержала и говорит: «Мать меня такой родила!..»

Душа за нее болит. В день своего юбилея я буду с ними. Мне хочется для Насти праздник подарить. Для Насти, а не для себя.

Сидеть на сцене, заваленной цветами, и слушать славословия в свой адрес совсем не хочется. Я ненавижу комплименты. Когда их слышу, у меня лопатки на спине завязываются в тугой узел… Знаете, бриллианты хороши не в куче, а когда они в единственном числе. Это в полной мере относится к комплиментам.

Кстати, я совершенно равнодушна к бриллиантам. Была в Якутии, на фабрике, где алмазы превращают в бриллианты. Завели меня в небольшую комнату, там стояли алюминиевые кастрюльки, в которых хранились бриллианты. Мне дали в руки полную кастрюлю с бриллиантами и разрешили в них запустить кисть руки. Верите, никаких эмоций! Ну не прилипают ко мне бриллианты, меха и прочая роскошь.

Комплименты лучше делать за спиной, но у нас принято за спиной осуждать. Так слаще.

У меня в далекой молодости были единственные серьги с бриллиантами. Но у меня такая подвижность рук, что я нечаянно вырвала серьги из ушей и больше никогда их туда не вдевала.

Комплименты лучше делать за спиной, но у нас принято за спиной осуждать. Так слаще. Я знаю цену многим, часто было разочарование: когда ты нужен, тебя используют. Не скажу, что это больно, но неприятно. Я запрещаю себе на это обижаться. Прощаю всех и желаю здоровья, богатства и новых ролей. Не прощать — собственному здоровью вредить.

Часто бывает, что у человека цветной слух и абсолютная глухота души. У меня был спектакль, в котором я меняла 11 костюмов. Были коллеги, которые подходили после спектакля и говорили мне: «Ах, какие роскошные костюмы у тебя». Я вежливо говорила: «Спасибо» — и наглухо закрывала дверь гримерной…

Честно могу сказать, смотря на игру Риты Тереховой, что я бы так не смогла никогда в жизни. Мои комплексы и сомнения всегда со мной. Я никогда не скажу про чужую работу, что она дерьмо.

Ревность Андропова

Фото: krestyanka.com

Игорь Андропов? Это был мой третий муж… Он был человеком очень закрытым, очень раненый всей ситуацией с отцом. Когда после смерти генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова все друзья стали отпадать, как насосавшиеся пиявки… Вроде бы банальная человеческая история: ты часто нужен ровно настолько, насколько можешь пригодиться. Но он не мог это достойно пережить. Игорь был очень умным и образованным, писал замечательные стихи. Он был человеком не очень здоровым физически.

Мы с ним одногодки. Он Лев по гороскопу, а я Рак, и было все непросто… У него была одна очень русская беда — алкоголизм.

Мы встретились с ним, будучи сложившимися, взрослыми людьми, каждый со своими душевными царапинами, и пазлы наших характеров не во всем совпадали. Семь лет я пыталась бороться за наш союз, но все равно его комплексы и его чувство ревности принимало болезненные масштабы и формы, которым я не могла противостоять.

Я даже готова была бросить профессию, чтобы ехать с ним, когда его направляли послом в одну из стран. Чтобы как-то утешить его самолюбие, я на афишах стала писать двойную фамилию Чурсина-Андропова. Потом поняла, что это слишком длинно, и осталась на своей девичей фамилии. У каждой терпелки есть свой конец…

…Большинство своих фотографий я уничтожила. Мелко-мелко изрезала и отдала приятельнице. Она их сожгла.

От всех своих мужей я уходила сама, и уходила не на пустом месте. Каждое решение об уходе вызревало мучительно трудно и долго… Если мужчина достаточно адекватен и умеет разложить причинно-следственные связи, то он сумеет все понять и простить.

Когда уходила, то у меня было ощущение, что как-то все обязательно образуется. Мыкалась, снимала углы, жила у черта на куличках, потом все как-то приходило в норму.

…Большинство своих фотографий я уничтожила. Мелко-мелко изрезала и отдала приятельнице. Она их сожгла. Наши фотографии никому, кроме нас, по большому счету не нужны, да и по малому тоже… Правда, одна поклонница собрала целые альбомы моих фотографий. У меня рука не поднялась сжигать, и я сдала их в театр.

Когда мы с Игорем Андроповым разбирали квартиру после смерти его матери Татьяны Филипповны, то ее сосед, один очень известный литератор, попросил книжные полки. Сказал, что у него очень много книг, а полки у Андроповых были большие и удобные. Игорь пообещал ему эти полки, но попросил подождать несколько дней, нужно было решить кое-какие дела. Потом он заболел, а литератору очень хотелось заполучить эти стеллажи, и он уговорил бывшего охранника семьи Андроповых открыть квартиру.

Спустя несколько дней, когда мы вошли в квартиру, то увидели жуткую картину, весь пол был завален семейными фотографиями Андроповых, на многих их них были следы от грязных сапог. Посторонние люди топтались по чужой памяти… Вот ровно в ту минуту я поняла, что наши фотографии, кроме нас, никому не нужны и не интересны.

«На Новодевичье не хочу»

Людмила Чурсина в роли Марфы Луниной в фильме «Журавушка», 1968 г.

Я озабочена тем, как мне лучше написать завещание, где упокоить мое продолговатое туловище. Вот когда я буду писать такое завещание, то обязательно укажу одного человека, которому запрещу приходить на собственные похороны. Лицемерие этой дамы я услышу даже лежа в гробу. И перевернусь…

На Новодевичьем кладбище не хочу лежать, на Ваганьковском тоже. Суетно там…

Хотелось бы с родителями рядом упокоиться. Боже сохрани, чтобы у моего гроба звучали какие-то речи. Это все ненужная смесь пафоса и вранья. Кто любит, тот будет горевать молча, а оттого еще и более искренне. Мне хочется, чтобы о моей смерти знали только близкие люди. Но догадываюсь, что ваш брат журналист все разнесет. Против этого я противостоять не смогу, но воля отошедшей была именно такая. Тихо и не публично… (Грустно улыбается.)

Вот когда я буду писать такое завещание, то обязательно укажу одного человека, которому запрещу приходить на собственные похороны.

Человек же — существо безмерно эгоистичное и эгоцентричное. Зависть, помноженная на злость, творит бездну страшных явлений на Земле.

Зло, оно более действенно и более агрессивно. Но хочется надеяться, что добро все-таки более весомое и более сильное. Наш мир будет держаться ровно до той поры, пока этот баланс соблюдается. Как только чаша зла начинает перевешивать, то случаются всякие беды, трагедии и даже войны.

Когда меня спрашивают, с кем живу, я всегда отвечаю, что последние девятнадцать лет живу с хронической обструктивной болезнью легких и царем ветров Эолом. В моей однокомнатной квартире нарушена вентиляция, и постоянно воет ветер в вентиляционных решетках.

Болезнь легких — это моя расплата за более чем полувековое курение. Это моя самая большая слабость в жизни, я никак не могу избавиться от этой пагубной привычки.

Квартира у меня небольшая, но зато ее легко убирать. Все равно большую часть жизни провожу в разъездах и на кухне.

Я жила и в пятикомнатных квартирах, но, поверьте, счастье измеряется не количеством комнат.

У меня нет машины, я езжу на метро и много хожу пешком. Обычно я лечу, но иногда иду тихо и всматриваюсь в эту жизнь и в людей. В метро, если тебе резать голову, то никто не узнает и не заметит: все сидят, уткнув носы в айфоны и айпады. Хотя бывает, что подходят люди и говорят: «Спасибо вам». Скрывать не буду, приятно. Не зря значит, эту землю топчу…

Жизнь на дворе? Думаю, что я ее понимаю… Как-то с Николаем Николаевичем Дроздовым мы вели один ВИП-концерт. В зрительном зале сидели дамы с букетиками голландских фиалок — роскошь неимоверная, много политиков, депутатов Госдумы. Думаю: что это я ведущая и ведущая, артистка же я в конце концов! Беру в руки микрофон и начинаю: «Советники мои воруют, роскошь непомерную себе позволяют, народ нищ и пьян. Вновь назначенный молодой человек накрал за три месяца столько, сколько его предшественник за пять лет». Слышу, по залу нервный шепот, шушукаются: «О ком это она?»

Я закончила и говорю: «Дамы и господа, вам был предложен монолог Екатерины II, из спектакля «Императрица». Монолог основан на исторических документах и письмах царицы». По залу пронесся вздох облегчения…

Узлы последние

Людмила Чурсина в роли Регины Ивановны Синельниковой в сериале «Так не бывает», 2018 г.

Чего еще хочется от жизни? Хочу, чтобы она не разбила то, что я созидала. Боюсь, чтобы время не разрушило память.

Как больно было видеть, когда Людмила Ивановна Касаткина или Нина Афанасьевна Сазонова на сцене начинали забывать текст, каким ужасом и беспомощностью наполнялись их глаза.

Если со мной случится подобное, на второй день уйду из театра. Категорически нельзя быть смешной и жалкой. Категорически!

Когда кипяток в крови пригасает, то приходит больше серьеза, глубины и сосредоточенности.

У возраста есть свои издержки, но главное — что я вижу, хожу и мыслю. Хотя тело требует иногда починок, но самое важное — чтобы душа не скукожилась. Поверьте, последние узлы развязываются очень просто. Жизнь же — штука гормональная. Как только гейзеры в жилах начинают утихать, тогда и начинается настоящее творчество. Все уже испытано: душа, тело, каждая его клетка все помнит. Когда кипяток в крови пригасает, то приходит больше серьеза, глубины и сосредоточенности. Ведь ум, породу, достоинство не изболеешь, не перешибешь ничем. В том числе и возрастом.