Черкесов является автором 17 книг поэзии и прозы. Думается, что каждую свою книгу он выпестовал как ребенка, и нет среди них нелюбимых. Но на титульном листе «Синего стеклышка», рядом с автографом, он сделал пометку: «Дарю, может быть, самую дорогую для меня книжку». Предлагаем вашему вниманию рассказ из этой трогательной, умной и наблюдательной книги.

* * *

Валерий Черкесов: Светлые блики памяти

— Тук-тук-тук — тяжелые капли стучат по крыше.

— Так-так-так — словно отзывается им мое сердечко. Я проснулся и лежу, свернувшись калачиком, под ватным одеялом. Дождь то усиливается, то затихает. Я этого не вижу, но слышу, чувствую по тому, как он часто или, наоборот, редко барабанит по крыше. В сенях, где я сплю, полумрак, лишь сквозь небольшие щели между досок и из-под потолка пробивается свет. Мне немного жутковато и в то же время хорошо, будто я попал в сказку, которую мне рассказывала вечером перед сном бабушка о богатырях, спасших прекрасную царевну, победивших зло лютое.

— Тук-тук-тук... — Так-так-так...

...В окно царапаются ветки черемухи. Смотрю — что это? Еще вчера они были только с зелеными клейкими листочками. Я их даже пробовал тайком жевать: горьковатые! А нынче на тоненьких кисточках — белые-пребелые маленькие цветы с золотистыми крапинками внутри. Распахиваю створку окна, чтобы дотронуться до незнакомцев рукою, и ощущаю необыкновенный запах — слегка сладковатый, волнующий, от него даже чуть кружится голова. Похоже, пахнет из флакона на комоде. Его открывает по утрам мама перед уходом на работу, и я как-то, не утерпев, отвинтил блестящую пробку. Но черемуха пахнет в сто раз сильнее, и этот запах наполняет нашу комнату, влетает в нее вместе с яркими, теплыми, ласковыми солнечными лучами.

— Ну вот теперь, внучек, настоящая весна пришла, — говорит бабушка и улыбается, так же по-доброму, как на воле солнышко.

...Я качаюсь. Не на качелях, а на черной педали швейной машинки. Машинка ножная, то есть на ней шьют, надавливая на педаль ногою. Бабушка разрешает иногда мне качаться. Она снимает с большого колеса приводной брезентовый ремень, я кручу это колесо руками, а сам то опускаюсь, то поднимаюсь, сидя на педали. Машинка — самая загадочная вещь в нашем доме. Она как маленький стол с коричневым деревянным верхом. Металл черно-вороной, а по нему — желтые, замысловато извивающиеся узоры-рисунки, чем-то напоминающие сказочных драконов. Когда бабушка шьет, машинка стрекочет, слегка подрагивает, словно живая. Называется она тоже странно — «Зингер».

...В прозрачной воде Амура, у песчаного дна, — черные стрелки. Они то замирают, то разлетаются в разные стороны, то вновь собираются в стайку. Это мальки, то есть маленькие рыбки. Я смотрю на них, лежа вниз лицом на дощатом помосте, притулившемся к боку огромной эстакады. Вот я опускаю вниз привязанный к суровой нитке рыболовный крючок, на который нанизан извивающийся дождевой червяк. Мальки крутятся около, и вдруг самый смелый дергает наживку. Резко подсекаю, и серебристый пескарик, выуженный из воды, бьет хвостом по помосту. Я хватаю его, крепко сжимаю в ладонях и, позабыв про снасть, мчусь домой.

— Поймал, поймал! — кричу я, задыхаясь от восторга. И дедушка, встретивший меня у крыльца, говорит: — Однако, мать, нынче уха будет: внук рыбу поймал.

Воспоминания детства — светлые блики памяти. Что произошло раньше, что позже, теперь уже не определить. Но все было, было, ибо и сейчас, спустя более полувека, эти и другие эпизоды часто всплывают в памяти, как перекатываются цветные стеклышки в калейдоскопе. И странно: чем больше проходит времени, тем четче я вижу картины детства.