Веселые девяностые, или Изнанка жизни Андрея Оглезнева и его друзей

Время удивления 

В пограничном закрытом Благовещенске образца 1988 года мы с Андрюхой Оглезневым проводили лето за просмотром китайского ТВ. Август. Свобода. Практика. На рябящем экране шла очередная серия Царя обезьян, и там самоотверженные китайцы борются с барсами, ловко прыгая через сугробы в горах. 

— А разве в Китае бывает снег? — удивились мы и своим вопросом рассмешили Лену Казакову, которая приютила томских студентов у себя в общежитии. 

— По вашему утверждению получается, что на одном берегу реки лютует зима, а на противоположном народ томится от зноя и жары? — ответила она. 

Наверное, с подобной глупости и начались наши удивления от Амурской области. К Дому молодежи из аэропорта прибыла команда из Армянской ССР на Всесоюзную комсомольскую стройку Бурейской ГЭС. Срочно в номер нужен репортаж с места события, а по таким рядовым вещам, знамо дело, существует шпана практикантов.

Молодых строителей было три десятка, сопровождал их, как положено, секретарь республиканского ЦК ВЛКСМ, который уверенно мне повествовал о значимости данной акции для ребят его родной Армении. Пока я расспрашивал секретаря армянских комсомольцев, Оглезнев отщелкивал своим «Алмазом» будущих гидростроителей. 

В редакции я засел за свои строчки, а Андрюшка закрылся в фотолаборатории. Дело не шуточное — репортаж в номер. В «Амурской правде» на первой полосе выплыла дырка в 20 строк, которую и решили заткнуть армянским десантом. Мне было не в тягость. Так появилась первая заметка за моей подписью в АП и гонорар в два рубля с копейками.

Снимки Оглезнева с рядового события произвели фурор. В результате решили его взять в штат «Комсомольца» во что бы то ни стало. Ведь недавно ушел в «Амурку» фотокор Игорь Мостославский. 

ГЭС, фестиваль и лишения гидростроителей 

Потом у нас была первая командировка в Талакан. «Съезжайте посмотрите, может, что и напишете, может, что и путное свежее и позитивное найдете, а то с Бурейской ГЭС идет один лишь негатив. Заодно и на фестивале авторской песни побываете». Мы и рванули в Бурейский район. 

Перед отъездом Андрей Черников изобличил Оглезнева в расточительстве:

— На какую пленку снимаешь?

— На свою. Я из Томска привез два патронташа.

— Ты с ума сошел! Здесь уйма казенной пленки, вон видишь бабины. Вскрывай да нарезай сколько хочешь. Видишь, студент благотворительностью занялся. 

Андрюха и воспользовался советом старшего товарища. А результат подобной халявы был впечатляющ. Только потом он узнал, что все негативы, реактивы и фотобумагу в издательстве покупали централизованно. А главным  снабженцем был Владимир Сергеевич Жаденов. Он в силу своей прижимистости всегда покупал то, что подешевле. В итоге выходило все старое, просроченное. Старожилы знали подобные причуды Жаденова, поэтому придирчиво всматривались во все, что имелось у него на складе. Но для таких открытий, наверное, и нужна была эта поездка в Талакан.

Фестиваль нам быстро надоел. Скукотища. Душа требовала подвига. Слазали на передатчик. Надо же снять поселок с высоты птичьего полета. Нам потом многие крутили пальцем у виска — мол, сумасшедшие. Шандарахнуло так, что мало не показалось бы. И наконец нам подвернулась удача в лице водителя КамАЗа Володьки, который решил нас быстро погрузить в тему комсомольской стройки. Взяв в оборот и не дав опомниться, повел по поселку. «Здесь у нас живут самые богатые, блатные — начальники (и указал в сторону коттеджей). Здесь середнячки — и рука взметнулась в сторону нескольких пятиэтажек. А вот здесь самые бедные — перед нами красовались старенькие щитовые деревянные дома, с которых, собственно говоря, и началось строительство ГЭС». 

Вовка подарил нам множество рассказов о бедах, лишениях гидростроителей. Однако в редакции от нашего подвига и плана написать грандиозный материал в восторг не пришли. Да к тому же фотографии у Андрюшки не получились по причине бракованной пленки. Материал положили в стол, а может, и в мусорку. 

Для того чтобы сообщить мне о своем досрочном отъезде домой, Андрюха получил от Иры Ушаковой, заведующей отделом комсомольской жизни, талон на спиртное, отоварив который устроил прощальный ужин. Он мне ничего не сказал о своем намерении остаться в Благовещенске. На самом деле в голове его скрывалась целая программа действий. 2 сентября он женился на Лене Голосовской, брак с которой состоялся в загсе Абакана за считаные часы в порядке исключения — в виду того, что жених являлся ветераном Афганистана. Так в одночасье Лена стала Оглезневой и получила повод для открепления от места распределения — Абаканского пединститута. Сам же Андрей решил перевестись из Томского университета в Дальневосточный на заочное отделение.  

Как нас забрали в милицию за взлом гастронома 

Стояла зима. Мы возвращались из гостей. Праздник получился затяжным, душевным и веселым. Словом, мы шли по Ленина самостоятельно, хотя были изрядно подвыпивши. В районе гастронома, что напротив пединститута, притомились и стали ловить такси. Андрюха со знанием дела меня поставил у дороги ловить машину, а сам перебежал на противоположную сторону. 

Будучи в очках, которые слепили проезжающие фары, я ни черта не видел. Поэтому махал рукой на всякий огонек. И остановил милицейский газик, из которых вышли двое мужиков при форме и погонах. Я рукой махнул: мол, не вас ловлю, а такси. Езжайте с миром. Да не тут-то было. Они стали меня усаживать к себе в машину. И тут сбоку на самого большого и толстого запрыгивает ему на спину Оглезнев. Завязалась драка. В итоге на заднем сиденье сидели мы вдвоем и в наручниках.

В отделении потасовка продолжалась, во время которой я требовал прокурора Ленинского района Благовещенска. В итоге Андрюху увезли в вытрезвитель, а меня в обезьянник. 

Утром мы встретились в отделении дежурной части. Андрюху я не узнал. Его стало слишком много. Лицо стало в несколько раз шире и светилось серо-синим цветом.

Все последующие события у меня запечатались, как фотографические снимки, которые сменялись с щелчком пускового затвора. В кабинете у начальника РОВД подводили ночной урожай постовых. Он бодренько подписывал протоколы и отпускал задержанных согласно вынесенным вердиктам. С нами ему пришлось задержаться. «Граждане Кудряшов и Оглезнев пытались взломать двери гастронома на улице Ленина. Сработала сигнализация, на вызов которой приехал наряд милиции. При задержании оказали активное сопротивление, — читал он протокол и, оторвавшись от него, обратился уже к нам: — Так и было в действительности?» 

Мы кивнули головами в знак согласия. 

Следующий отпечаток. Небольшая комнатка судьи, на которую выпала очередь оперативно рассматривать административные правонарушения городской ночи. 

— Вы согласны с протоколом, составленным в милиции? — спросила она нас. — Хорошо. Свободны. А вас, Андрей Кудряшов, я попрошу задержаться. — И дождавшись, когда Андрюха с постовыми выйдет, продолжила со мной разговор. — Вы же видите, что его избили. Такое нельзя оставлять безнаказанным. Убедите своего товарища подать на них заявление в прокуратуру. 

Оказалось, что разукрасил лицо Оглезнева фельдшер в вытрезвителе. Однако писать на него заявление  Андрюха наотрез отказался: «Мне через три недели ехать в Томск. Что скажет Лена, увидев такую мою красоту?!» Хирург нашел трещину на челюсти. Оглезнев не удержался и заснял свое отражение в зеркале. Которое ему также помогало делать себе уколы от столбняка. 

У этой истории были зачин, развязка, свои сюжетные ходы, а со временем она обрастала новыми деталями, подробностями, интерпретациями и легендами. Ее в разных видах и интонациях умудрялись даже нам самим пересказывать. На что мы только улыбались. Относиться друг другу мы стали теплее, ответственно, заботливо. 

— Будешь писать о нас книгу, обещай, что начнешь именно с этой истории, — попросил меня как-то Андрюха. 

Так и будет.

Возрастная категория материалов: 18+