Как живет русская деревня в Китае: репортаж «Амурской правды» из Сюнькэ

«Хлеб нашей памяти»: портрет хранительницы

Всего лишь река шириной. Рукой подать. На том берегу — российское Поярково. А на этом — китайская деревня Бяньцзян уезда Сюнькэ. Здесь, в 313 дворах, живет не просто 1084 человека — живет память. Почти треть населения деревни носит в чертах лица, в фамильных рецептах и в тихом вздохе при звуке русской речи — далекую родину своих предков. Это самое большое поселение русской души на китайском берегу Амура, тихий островок, где история замерла.

В XX веке из-за войн и коллективизации тысячи русских бежали в Китай. Вдовы выходили замуж за китайцев, чтобы выжить и спасти своих детей, а крестьяне уходили целыми семьями и станицами. Их потомки селились в основном в Маньчжурии, но после 1950-х большинство вернулись в СССР. Те, кто остался, пережили годы подозрений и были вынуждены скрывать свои корни. Сегодня их потомки знают о русской крови, но стали полноправными китайцами, для которых Россия — далекая семейная легенда.

Фото:  Ли Тунтун

Нашу первую остановку — аккуратный зеленый домик в русском стиле — нам указали как дом местной знаменитости: 80-летней Чжан Юйлань, блогера с аудиторией больше двух тысяч человек в соцсети «Куайшоу». Мама этой женщины была русской.

Местная знаменитость: 80‑летняя Чжан Юйлань, блогер с аудиторией больше 2 тысяч в соцсети «Куайшоу». Фото: Ольга Батурина

Ее стол завален блокнотами и книгами — в основном о космосе. Стремление к изучению всего нового она объясняет тем, что после шестого класса ей пришлось бросить школу, чтобы помогать родственникам в поле. Теперь она наверстывает упущенное, поглощая знания из разных сфер — от химии до краеведения. 

Юйлань проводит дни за книгами.​ Фото: Ольга Батурина

А вокруг — фотографии. Память о предках и детях, распечатанные скриншоты ее видео в соцсетях. Юйлань особенно гордится своими достижениями в интернете.

Фото: Ольга Батурина

Ко вниманию журналистов и туристов она привыкла, поэтому на родном китайском сразу начинает рассказывать всё, что знает на тему своей «русскости».

— Когда наши мамы были живы, они пекли русский хлеб — большой, маленький и даже с фаршем (вероятно, она имеет в виду пироги. — Прим. авт.). Мама сама делала кефир, сметану, ряженку, вареный кефир (сыр. — Прим. авт.). Я тоже умею готовить эти продукты, она научила меня, — говорит Чжан Юйлань с гордостью. — Мама также научила меня готовить супотанг (состоит из двух слов: «суп» и «тан» — «суп» на китайском». — Прим. авт.)

Фотографии семьи Юйлань бережно хранит, хотя в Китае принято выбрасывать воспоминания об умерших предках. Фото: Ольга Батурина

Ее мать звали Ксенией. Как именно она попала в Китай, Юйлань не знает.

— Отец и дядя моей мамы ушли на поле боя и не вернулись. Германия вторглась в Россию, бои шли в Ленинграде и Санкт-Петербурге. Мама вместе с бабушкой бежали от войны, — бабушка Юйлань путает города, но память о войне, переданная матерью, жива. — Я не знаю, где она родилась, это очень далеко отсюда. У нас есть родственники в России, мы пытались связаться 10 лет назад, но из-за языкового барьера не поддерживаем связь.

Отец Юйлань — китаец из города Хэншуй провинции Хэбэй.

— Он умер, когда мне было три года. Я не помню, как выглядел отец, его фотографий нет. Я знаю только, что он был больше чем на 10 лет старше моей матери. Когда я училась в начальной школе, мама тоже умерла. Она долго болела. Раньше врачей и лекарств здесь не было, поэтому ей самой приходилось придумывать лечение. Например, если у нее болело горло, она обтирала горло горячей золой, — вспоминает 80-летняя китаянка. — Когда мама умерла, обо мне никто не заботился. Я переехала в дом своей тети и росла там. Доучилась до шестого класса и бросила школу, потому что надо было помогать работать на земле. Позже я вышла замуж, мужа звали Витей. Моя свекровь была русской, как моя мать. Она стала мне как родная, называла меня Эльгой. Мы были очень близки до самой ее смерти. Мой муж возил людей на повозке.

Свидетельство о натурализации в Китайской Народной Республике (КНР) русской свекрови Юйлань от 1965 года. Она родилась в августе 1918 года в Советском Союзе. Род ее деятельности: работа по дому. Фото: Ольга Батурина

— Еще у меня было две родных сестры и один брат, но все они умерли, а я самый младший ребенок в семье. Раньше они жили в этой и соседних деревнях. Все дети моих старших братьев и сестер уехали в большие города. Моя третья дочь и ее сын учатся и работают в провинции Цзянсу. Мы часто общаемся по WeChat (китайский мессенджер. — Прим. авт.). Сестра моего мужа замужем за образованным человеком в Шанхае, — делится Юйлань подробностями жизни своей семьи.

Заметка в газете о семье Юйлань и ее мужа. Фото: Ольга Батурина

Дети Юйлань успели побывать в России, сама она ездила на родину матери всего трижды. Но больше поездок не планирует — возраст уже не тот.

— Я хочу учить русский язык, но не могу. Летом сюда часто приезжают русские туристы. Их агентствам приходится привлекать собственных переводчиков и гидов, потому что мы не говорим по-русски и у нас нет возможности общаться. Моя свекровь иногда говорила по-китайски и иногда по-русски. Однако она жила с нами более 50 лет, и я могла догадаться и понять, что она хочет выразить, — рассказывает женщина с теплотой.

«Иногда мне кажется, что я русская. Но я китаянка, иногда очень похожая на русскую»

Фото: Ольга Батурина

Следующая точка в нашем путешествии — кухня молодой женщины. На столе — свежеиспеченные булки хлеба. Этот хлеб с пшеничной душистостью русского каравая — ее главный товар. Она продает его через интернет, и он разлетается мгновенно. Недалеко от стола, в углу, стоит печь, в которой она этот хлеб готовит.

Фото: Ольга Батурина

Дай Хунжуй — 36-летняя крестьянка с небольшим бизнесом, по-русски не говорит. Но историю своих предков помнит.

— Прабабушка приехала сюда из Пояркова, когда ей было 15 или 16 лет. Из-за того, что во время войны в семье было слишком много детей, родители прабабушки отдали ее в другую семью. Там к моей прабабушке не очень хорошо относились. Мой прадедушка был родом из Шаньдуна, а затем он делал кожаную обувь в России. Там они и встретились. Прадедушка был старше прабабушки более чем на десять лет, он увез ее в Китай. Прошло более 20 лет с тех пор, как умерла моя прабабушка. Ей было около 85 или 86 лет, когда она скончалась, — рассказывает Хунжуй.

Русский язык для Хунжуй — это не грамматика и алфавит, а живое воспоминание о прабабушке. Она отлично помнит, как та в моменты волнения, сама того не замечая, переходила с китайского на певучий, эмоциональный русский. Но целенаправленно учить правнучку ей пришлось отказаться: пережив «культурную революцию» в Китае, отголоски которой оставались вплоть до 1980-х, она знала, что чужая речь может стать опасностью. Вместо языка она передала Хунжуй что-то другое — вкус дома. Знания о том, как готовить настоящие русские блюда, стали самым безопасным и теплым наследством, тайной связью с родиной, которую она никогда не видела.

— Благодаря прабабушке я интересуюсь русской кухней, мне нравятся русские салаты, хлеб. Каждый год мы празднуем Пасху в деревне. Прабабушка верила в бога, но нам свою религию не передала. Вообще, я готовила русскую кухню в местном ресторане, — рассказывает женщина о связи с корнями. — Иногда мне кажется, что я русская. Я китаянка, просто иногда очень похожа на русскую. Многие люди в других местах думают, что я россиянка.

Фото: Ольга Батурина

Дай Хунжуй угощает нас своим хлебом. Он невероятно вкусный, но в нем нет соли, на манер китайских лепешек. Возможно, это случайность, а возможно — глубокий символ. Это уже не совсем русский хлеб, но и не совсем китайская лепешка. Он — гибрид, как и сама деревня. Он впитал в себя рецепты сразу из двух культур.

Фото: Ольга Батурина

— У меня две дочери. Старшей — 16, а младшей — 10 лет. У моей младшей дочери более светлый цвет волос, как у русских. Волосы моей старшей дочери тоже были светлыми, когда она была ребенком, но по мере взросления они постепенно становились черными. Моя старшая говорит по-русски, она изучает русский язык в школе и занимается им сама, — говорит Хунжуй. — Когда я училась в школе, я изучала русский язык, но сейчас его уже забыла. Я часто приезжала в деревню с русскими тургруппами, поэтому купила книгу по русскому языку и хотела учить сама, но самостоятельно выучить русский язык у меня не получилось, поэтому я отдала книгу своей бабушке. Раньше я говорила какие-то простые слова, но уже забыла.

Ее старшая дочь, которая говорит по-русски и участвует в дружеских мероприятиях с российскими школьниками, — это уже четвертое поколение, у которого есть шанс не просто помнить, а заново выстроить мост. Не через трагедию и бегство, как у прабабушки, а через образование, дружбу и, возможно, совместный бизнес.

Русские в Китае

Андрей Друзяка, доктор исторических наук из БГПУ:

Андрей Друзяка и Ли Тунтун. Фото: Ольга Батурина

«Напротив всех российских поселений на границе появлялись китайские города-спутники. Режим границы того времени, который был определен Айгунским договором, предполагал свободное пересечение границы русскими и китайцами. Поэтому китайцы свободно приходили на русскую территорию. В основном с целью торговли или работы.

Русские переходили на маньчжурскую территорию, чтобы добывать золото. Напротив поселка Поярково были другие условия поселения, и туда русские приезжали для обмена товаром.

Первоначально браки русских женщин с китайцами совсем не подразумевались. Но когда в России происходили события, связанные с революцией, гражданской войной, территория Маньчжурии стала убежищем.

Брачные союзы с китайцами сначала были ограничены. Например, китайцам, чтобы жениться на русской, нужно было принять православие, креститься. Это условие действовало вплоть до 1917 года, а после революции ограничение потеряло актуальность. В 20-е в России было много жертв войны, погибло более семи миллионов человек. Многие мужчины с Дальнего Востока, которые уехали воевать на европейский театр военных действий, не вернулись.

Поэтому перед многими вдовами вставал вопрос выживания. Им приходилось выбирать новую стратегию жизни. И есть примеры, когда китайцы брали в жены русских женщин уже с детьми.

Были моменты, когда из-за бедности и голода несовершеннолетних девушек из многодетных семей выдавали замуж за мужчин, которые могли их обеспечить. В том числе это были китайцы.

Еще одна волна перехода русских на китайский берег — это вторая половина двадцатых годов. Тогда начался процесс коллективизации. Сельских тружеников принуждали к вступлению в колхозы. У состоятельных собственников отбирали имущество, пытались принудить их к работам. Это, конечно, вызывало отторжение. И известны случаи, когда, как говорили тогда, люди «целыми станицами переходили» на маньчжурскую территорию. Это был протестный поток. Количество перешедших дискуссионно, но представляется, что это были сотни. Это были и семьи, и общины, которые уходили вместе со скотом и своим хозяйством.  

Китайское правительство не препятствовало переселению. В целом в Маньчжурии самая крупная эмиграционная община проживала в Харбине и вдоль полосы отчуждения КВЖД. В разные годы община в Маньчжурии насчитывала до 200 тысяч россиян.

Территории русских поселений не единичны. Только на сопредельных территориях Амурской области, кроме Бяньцзяна, был, например, уезд Хума напротив Константиновки.

Вплоть до середины 50-х годов переселенцы жили в обычных условиях и занимались сельскими делами: скот, рыбалка, земледелие. Но с середины 50-х встал вопрос о возвращении части русских. Харбинцам предложили выехать на целину. Большинство маньчжурцев, которые вернулись, как раз попали в целинные районы. Жители уезда  Сюнькэ тоже решились вернуться, остались в основном только китайско-русские семьи.

Во времена «культурной революции» в Китае (1966—1976 годы) эти люди прошли нелегкие испытания: и недоверие со стороны правительства, и необходимость доказательства своей лояльности власти. Они скрывали, что говорят на русском, и не демонстрировали свои русские корни. Потомки многих русских эмигрантов многого добились, среди них были известные, уважаемые люди. Но недоверие к ним оставалось. Эта проблема существовала вплоть до 80-х годов и привела к  тому, что эмигранты стремились получить гражданство Китая.

Сейчас мы видим потомков эмигрантов, которые натурализовались и адаптировались к местным условиям. Это укоренившиеся китайцы. Они помнят о своих русских корнях, о крови, которая в них течет, но с российской культурой они не знакомы. Только по каким-то далеким воспоминаниям предков».

Возрастная категория материалов: 18+