Александр Ярошенко

Зигзаги удачи Валентины Талызиной

Культовому советскому фильму «Зигзаг удачи» исполнилось 50 лет, это кино ушло в народ, оно разобрано на цитаты. «Чем хуже положение, тем сплоченнее коллектив», «А доцелуетесь вы завтра...», «Не такая уж ты и красавица» — эти меткие выражения из фильма сегодня уже обосновались среди поговорок и пословиц. Валентина Талызина прожила там жизнь Алевтины — тихой, мечтающей выйти замуж сотрудницы советского ателье. Про которую говорили: «Алевтина — женщина незамужняя, поэтому энергичная». Наш разговор с народной артисткой начался с воспоминаний о «Зигзаге», а потом заговорили за жизнь, по-талызински беспощадно и прямолинейно.

Критика была честнее

Картина «Зигзаг удачи» стоит в моей жизни особняком, о нем и об «Иронии Судьбы» больше всего говорят и каждый год показывают по телевидению. Удивительно, но этот фильм с годами вырастает, а не заметается песком времени. Ведь жизнь затеняют многие картины. У меня такие, забытые, тоже есть. Порой говорят: «Вот вы снимались в такой-то картине…» Стреляй на месте — не помню. Начинают рассказывать — вспоминаю. Очень многое уходит из жизни и памяти. Остается самая малость…

А вот «Зигзаг» со временем вырастает, его растащили на цитаты. А все потому, что картина сродни каждому из нас. В ней люди узнают себя и тех, кто рядом. Картина получилась точным зеркалом нашей жизни и, прости за пафос, зеркалом России.

Прошло полвека после выхода фильма, а люди те же, только фамилии другие. Люди помнят! Не так давно один фотограф подарил мой фотопортрет из этого фильма и написал: «Алевтина, выходи за меня замуж». Я не раз слышала: «Смотрел «Зигзаг удачи» и снова хохотал».

Хотя вначале критика фильм не приняла, картину ругали и называли «Зигзаг неудачи», говорили, что это для Рязанова — ступенька вниз. В советское время киноведы тоже ошибались, хотя раньше критика была честней и определенней, чем сейчас. Сегодня она более продажна. Даже когда видно невооруженным глазом, что плохой спектакль, что картина получилась неудачная — все пытаются залакировать по оговоренному тарифу.

Про один спектакль было написано так: «По мотивам Достоевского получилась мелодрама». Товарищи, мелодрама по Достоевскому! Это сразу ввергает в шок. Ну, поясни эту мысль про мелодраму! Нет, ничего подобного.

Да, отвлеклась…

Перед съемками я дала читать сценарий Римме Павловне Кречетовой, она фантастический критик. Римма Павловна прочитала и говорит: «Валя, эта роль — открытие. В ней два разных человека, и ты должна их сделать». Тогда же были одни небесно-голубые коммунистические героини, а тут появился такой интересный шанс. И она мне дала некий луч света, после которого я поняла, что бояться-то ничего не нужно.

«Зигзаг» стал трагикомедией, я думаю, Рязанов даже не понимал, что он снял. В процессе съемок он точно не понимал. Когда он все смонтировал, и когда все вылепилось, он увидел, что снял какую-то картину. Но не подозревал, что она будет как на дрожжах расти.

На меня Рязанов кричал

Какой был Рязанов на съемках «Зигзага»? Очень уверенный в себе. Вообще, я тебе скажу, и это звучит с моей стороны как-то смело и некрасиво, но скажу. Он любил больше мужиков, чем баб. Правда! Он восторгался Евгением Леоновым, Женей Евстигнеевым, Георгием Бурковым. А бабы? Ну, Ирина Скобцева! Она была недоступна, жена самого Бондарчука. Не баран чихал! На меня Эльдар Александрович кричал… Да, просто покрикивал. Он же хотел снимать в этой роли Алису Фрейндлих, а она оказалась беременной на тот момент. И ему подсунули какую-то Талызину. Подсунули, конечно, он же делал мне две кинопробы. В одной из них проверял, есть у меня комедийность или нет.

Незадолго до этого я в театре сыграла примерно такую же роль, поэтому очень чувствовала эту работу. Меня его крик не ранил, я знала, что мне нужно делать и на его покрикивания не обращала внимания.

Нина Скуйбина была редактором картины, у них, как мне кажется, тогда начинался роман. Нина была очень мягкая, очень тихая. Она его спрашивала: «Элик, ну почему ты на нее так кричишь?». «А если на нее не кричать, она вообще ничего не сделает», — отвечал он. Я про себя думала: ошибаешься, Эльдар Александрович. И продолжала спокойно делать свою работу.

Потом, когда картина была смонтирована, Эльдар Александрович предложил всем сделать фотографию на память, сказал, что все делаем лица идиотов. Все хохотали и наигрывали. Эту фотографию он мне подписал так: «С нежностью, Эльдар Рязанов...» Она у меня до сих пор в прихожей висит. Когда он со мной расставался после съемок, сказал: «Я хочу, чтобы ты была знаменитой».

Никаких обид у меня на Эльдара Александровича не было и нет, просто помню и все. Один очень толковый доктор искусствоведческих наук мне как-то сказал: «Все бабы у Рязанова делились на две категории. Одни были единомышленницами, его духовным началом, музы. Пошлое слово «любовница» говорить не хочу. А вторая категория — это жена». Я без паузы ему сказала: «Ну да, а я была домработницей у жены». Он улыбнулся…

Эльдар Александрович очень любил Люсю Гурченко и восхищался ею. Она действительно была потрясающая актриса, он любил Алису Фрейндлих, снимал ее много. Потом полюбил Лию Ахеджакову.

Причем тут Валя

Ты знаешь, я отношусь к популярности очень осторожно, мне часто говорят много хороших слов, но я слушаю их с большим недоверием. Я ведь долгое время снималась, но обо мне никто ничего не говорил. А тут заговорили…

Но «Ирония судьбы» с этим моим озвучанием главной героини картины поставила меня черт знает куда. Фильм получился сумасшедший. Рязанов орал на меня на «Иронии судьбы», он пробовал очень многих актрис на озвучание главной героини. Но все было мимо. За ним ходили Нина Скуйбина и Лена Судакова, потрясающий ассистент по актерам, и в один голос говорили ему: «Попробуй Талызину». Он огрызался и говорил: «Причем тут Валя? Что, она сама с собой будет в кадре разговаривать?» Там есть сцены, где и я, и Барбара Брыльска.

Он шел по своему пути, но у него не выходило. Потом он в раздражении подходит ко мне и говорит: «Я не против, чтобы ты озвучила... Если твой голос подойдет к голосу Аллы Пугачевой, тогда, пожалуйста, озвучивай». Я подумала: «Ну, с какого боку? Вроде я напрашивалась!». Я подошла к микрофону и озвучила один крупный план к сцене с Барбарой Брыльской, и все поняли, что голос подошел. Эльдар Александрович просил меня прибрать театральность. Я ее послушно тушила.

По его мнению, Андрей Мягков читал стихи правильно, а я неправильно. Я не держала рифму, не держала еще что-то. В общем, не держала. Я разозлилась внутри, ну все, б.., я сейчас сделаю твою рифму и твою мелодику. Сейчас я тебе все сделаю. Я себе сказала: «Валя, ты находишься там-то. И оттуда говоришь». И сделала третий дубль. Который он взял в картину.

Клянусь тебе, где-то год назад сама видела по телевизору — у Аллы Борисовны Пугачевой спрашивают: «Вы ведь пели в «Иронии Судьбы»? «Да, — сказала Пугачева, — но надо было, чтобы мой голос подходил к талызинскому, и он подошел».

Знаю, когда был просмотр картины, зал был забит. После того, как кино закончилось, все вывалились красные на улицу. Коля Губенко шел красный, он шагал большими шагами, а за ним бежала его жена, актриса Жанна Болотова и кричала: «Коля, это озвучание. Коля, это озвучание…»

Я не слышала это сама, мне рассказывали. Я потом брала Ленку Судакову за грудки и трясла: «Скажи, почему ты настаивала, чтобы я озвучивала эту роль?» Она мне сказала: «Валь, это твоя роль по сути, но не твоя судьба ее сыграть…»

Мне как-то один таджик-таксист сказал про «Иронию»: «Она не надоедает!». Глас таджика — глас народа (хохочет).

Вода из-под крана

А войну я прожила в Борисовском зерносовхозе, в ста километрах от Омска. Встретила войну в Белоруссии, в городе Барановичи. В июне 1941 года я ушла из детского сада в 12 часов дня, а через час его весь разбомбили. Отец с матерью в это время расходились, у него была другая женщина, и мама кричала. Помню, отец тянул меня за руку, а я не хотела уходить из этого детского сада. Он утащил меня и фактически спас. Потом мы эвакуировались, уехали в Сибирь и там жили.

Что такое война? Я была в тылу, поэтому скажу так: это нищета, одни чулки, одна юбка, одно пальто, одна шапка. Нехватка всего. Слава Богу, мы выжили у нас была кормилица — корова Зойка. Серенькая такая, скромная, неприметная коровка.

Что мы ели в войну? Это картошка, молоко, соленые огурцы из кадки и хлеб. Все! Печку топили один раз, утром. А соседи у нас были учителя, они жили через огород. Так вот они топили печку вечером, мы ходили к ним греться и носили туда чугунок с картошкой, и там ее варили. Они маленький кусочек мяса клали на дно чугунка. Как только приходили домой, я сразу раскапывала картошку и находила этот кусочек. Одним словом, это была нищета. Кончилась война, нищета осталась. А просвета все не было.

Я потом, уже учась в ГИТИСе, приезжала к маме, а нищета не менялась. Более того, я приезжала на свою родину уже взрослым человеком, артисткой. Но жизнь там мало чем изменилась. Самое страшное — поля заросли ковылем. А ковыль приходит на землю, когда с нее уходит крестьянин…

В Сибири у нас вода была привозная, она залегала глубоко, и ее трудно было добывать. Помню, что ведро стоило 10 копеек. Мы наполняли водой большую кадку и страшно ее экономили. Грели воду и мыли голову, потом в этой воде мыли тело.

В тазике! Какая ванная? О чем ты говоришь?! Я не знала это слово вообще. Потом в этой воде стирали белье. А потом этой водой мыли пол, и она становилась как глицерин. Тяжелая масляная жидкость. Сейчас, когда течет вода из крана, я не могу это слышать. До сих пор! А когда я приехала учиться в ГИТИС, и слышала, что на общей кухне бежит вода, я вскакивала и закрывала кран. Я физически не могла слышать плеск льющейся напрасно воды.

Господи, помню, в ГИТИСе, я вечером выстирала полотенце и повесила его сушить, а утром его не стало. Я рыдала в голос, мне было маму жалко. Ведь она каким-то чудом нашла это полотенце и отдала мне. А я не смогла его сберечь.

В кругу своих

Кстати, все, кто работал в «Зигзаге»: Леонов, Рязанов, Евстигнеев, все вышли из той жизни. И мечты у героев картины были робкие и наивные для сегодняшнего времени. Мечтали о фотоаппарате и лотерейном билете, а вместо ипотеки была касса взаимопомощи. Мне легко было играть эту Алевтину, она была часть меня, часть нашего времени.

Гений ли был Евгений Евстигнеев? Да! Во-первых, он был барабанщик по жизни, он бил и заколачивал, в нем была смелость. В творчестве он заколачивал смело, свои мысли воплощал на раз. Но душа была фантастически ранимой, тонкой.

Он начал с провинциального ТЮЗа, в их гримерке окно стояло на земле. И они из этого окна шагали прямо на улицу. Года через два-три после его смерти меня приглашали в Нижегородский завод «Красная Этна» выступить и рассказать про Евстигнеева. Он когда-то там работал слесарем. Когда назвали его имя, зал взорвался аплодисментами. А кто его представляет, какая там артистка вышла — залу было уже неважно. Артистке не хлопали, вся буря аплодисментов была ему посвящена. Вот как его любил народ!

Первая наша совместная сцена – это когда он пришел ко мне свататься. Все случилось в первый съемочный день. Рязанов покрикивает, тут сам Евстигнеев со мной… Хвост у меня дрожал часто и очень мелко. Думала, утону и не выплыву. А Женя подошел ко мне и сказал: «У тебя сегодня первый съемочный день, я купил там четвертинку, давай после смены». Я ошалела. Ошалела не от четвертинки, а от его подхода ко мне. Он все почувствовал.

Я закивала радостно головой, что-то с меня сползло. Я почувствовала поддержку, благодарна была ему несказанно. Он принял меня в свои ряды. Потом, когда у них с Бурковым образовалась крепкая дружба, я была с ними. Они любили друг друга по-человечески.

У них было какое-то соревнование, актерское, мужское… Один сказанет хорошо, другой – еще лучше. Я хохотала. Была в полном восторге, что я присутствую здесь. Бурков же снимался первый раз. И сердцем Евстигнеев почувствовал, что он тоже свой.

Женя Леонов своим не был, он болел и к нам не примкнул. Был чуть в стороне, он был уже звезда. Женя Евстигнеев тоже был звезда, но ему на это было наплевать. Мы ему были приятны. Георгий Бурков вообще без актерского образования, но какой фантастический актер! Красивый, высокий, манкий, губастый. Но я тогда ничего этого не замечала, я не видела этого. Как он подмечал каждого человека, в десятку. Точно!

Помню рассказанную им историю. Шесть утра, в павильоне начинают продавать пиво. Толкутся мужики, один мужичонка бегает и спрашивает у всех: «Ну как сегодня пиво? Вчера что-то было не очень». Ему односложно буркают, что пиво нормальное, чуть тепловатое, правда… А он с другого боку подойдет и снова спрашивает. Вдруг один мужик отдает ему пол бокала пива. «На, мне по делам идти надо...» Он берет недопитый бокал, приосанивается: «Ну так о чем мы тут говорили?». Бурков это так рассказывал, что мы падали со смеху.

Эльдар Александрович нас называл «тройкой», все видели, что мы дружим. Рязанов не считал меня женщиной, кстати, я его мужчиной тоже никогда не считала. Полный такой, совсем не в моем вкусе. И что нашла в нем Нина, я так и не могла понять.

К слову, меня никогда не волновало, как я выгляжу! Ирина Сергеевна Анисимова–Вульф как-то сказала: «Талызина когда хочет — красивая, когда не хочет — не красивая». А мне всегда было все равно.

Я боялась Раневскую

У Фаины Георгиевны Раневской была домработница Маша, она мне как-то говорила, что однажды Фаина Георгиевна сказала: «Талызина лучше меня. Она умеет играть и характерные роли, и героинь». Помню, я не выдержала и ей говорю: «Она это сказала для того, чтобы ты тут же воскликнула: что вы сравниваете, какую-то г…о Талызину и себя!».

Перед этим я полтора часа стояла в очереди и купила первые тепличные огурцы. Купила целую сетку. Когда Маша мне это сказала, я взяла эту сетку и отдала ей со словами: «Передай Фаине Георгиевне». Я чувствовала, но не знала, что Раневская меня не любила.

Мы с ней репетировали спектакль «Дядюшкин сон», она играла Марью Александровну, я — Зину, ее дочь. Я их всех боялась: Костя Михайлов, Фаина Раневская, Варвара Сошальская, все говорили по-французски, а я не понимала ни слова, чувствовала, что я из Борисовского зерносовхоза. Про меня или не про меня, не знаю…Но я становилась ростом ниже плинтуса.

У нас в театре была гримерша Анна Ивановна, маленькая такая, пришепетывала. «Чичас, чичас, хоросо, хоросо…» Быстро, быстро лопотала. Но гримерша она была от Бога. Вот она ползала по мне, ресницы приклеила, нос подтянула, тон, полутон, паричок, помада, платье с отрытыми плечами. Я, когда глянула на себя в зеркало и думаю: кто это? Потом ощущаю, что это я. Сразу пришла еще одна мысль: «А кого я боялась?». После этого я как выдала монолог князю!

Нет, Фаина была артисткой, настоящей. Так вот, когда я выдала монолог князю, она не выдержала и своим низким, виолончельным голосом воскликнула в зал режиссеру: «Ирина, это же мелодрама». Что, мол, она делает? А Ирина увидела, что родилась артистка. Она говорит: «Хорошо, Фаина Георгиевна, пусть, пусть…»

Сегодня Фаине Георгиевне приписывают такую пошлость, которую она никогда в жизни не говорила. Делают на ее имени состояние. Я лично слышала от нее всего две байки за все долгие годы работы с ней в театре. Она была интеллигентная, мягкая, одинокая и не совсем здоровая женщина. Которая не расставалась со своей собачкой, с этим Мальчиком.

Я ходила к ней домой, но редко, потому что у меня была мама, ребенок, я была разведенная, мне нужно было зарабатывать на жизнь и хоть какое-то внимание уделять своей семье. Я понимала, что не надо к ней часто ходить, она, как всякий одинокий человек быстро начинала тянуться, привыкать… А я не могла ей дать столько внимания, сколько это было нужно. Знаю, что некоторые к ней начинали ходить, получали то, что хотели от общения с ней, и исчезали. А она страдала.

«Володя, простите меня…»

Роман Виктюк? Виктюк был другом, братом был, любовью был…Почему все уходит? Не знаю. Нет, у меня ничего не ушло. Просто мы со временем стали другими. Благодарна ему за смелость, хотя Ромка — трусливый человек. Но бывал смелым, и я была с ним рядом смелая. Виктюк доделал меня как артистку. Он часто говорил: «Я же ничего не придумываю, это же так и есть». И попадал в точку. И я благодаря ему тоже попадала в ту самую точку. Я тебе скажу так: с возрастом от многого приходится отказываться. Я, например, беру пример с Верочки Васильевой и Юлии Борисовой. Я по каким-то малозначащим фразам, услышанным от них, многое рассекла.

Однажды Вера Кузьминична обронила: «Ребята, ну какая в моем возрасте общественная работа...» Я услышала и подумала: ну как же точно! Я как-то Юлии Константиновне на что-то пожаловалась, а отклика не получила. Поняла, что ей это не надо, она не впускает в себя эту не очень хорошую энергетику. Как же правильно — у нее уже нет времени этим заниматься. И моя проблема у нее отнимет то немногое, что осталось, но ничего не даст. Это просто инстинкт самосохранения. Я, бывает, соглашаюсь на что-то, а потом понимаю, что не могу… Нет, меня это не пугает, был один период времени, а сейчас другой… Вот и все!

Если есть во мне что-то хорошее, так это то, что я не переступаю через людей и помню добро. Это у меня от земли и от моего совхоза: не переступать и не забывать людей. Я всем уже все в этой жизни простила, все переплавилось. Нет таких людей непрошенных, все боли и обиды помню просто как эпизоды своей жизни. Помню, когда я поступала плохо. И все мое «плохо» жгло меня годами.

У меня был трудный период в жизни, я пришла к одной девочке, которая обладала каким-то особым способом восприятия реальности. Она из меня вытаскивала душу частями, вдруг она называет фамилию человека, перед которым я много лет чувствовала колоссальную вину. Я чуть сознание не потеряла. Я заорала в голос: «Я виноватая, виноватая, виноватая перед ним…» Она мне говорит: «А теперь также в голос попросите прощения».

Я кричала «Володя, простите меня». Володя долго и тяжело болел и просил меня, чтобы я к нему пришла, проведала его. А я все обещала и не приходила. Четвертый раз пообещала и не пришла… Потом мне позвонила женщина, которая за ним ухаживала, и сказала: «Какая же вы г…» И положила трубку.

Он умер, а меня это все жгло годами. Не пришла, потому что я работала, уставала, у меня не было сил. Он был очень талантливый критик, он один из первых сказал мне, что я что-то значу, как артистка. И эта девка, которую я видела первый раз в жизни, назвала мне его фамилию! Спустя много лет…

Все наши грабли

За что благодарна возрасту? Знаешь, у меня мама была очень мудрая. Иногда у меня бывают такие случаи, что я сама себе говорю — я как мама. Благодарна возрасту за мудрость. Мудрость — это все наши ошибки, все наши грабли, все синяки на теле жизни. Я же из Сибири, прощать не любила. Там народ такой — упертый, с гонорком.

Это все от войны, она поставила меня на жесткие рельсы жизни. Я с них долго не сходила и помнила их всегда. Потом ударялась, ну, как бы так покультурней сказать, фейсом об стенку и понимала, что не права. Но эта война во мне осталась. Жесткость оттуда, я думаю. Говорят, Талызина прямолинейная, ну и что, да, прямолинейная… Лучше быть прямолинейной. Хотя бывало, что жалела о своем характере. Думала, ну что ты туда полезла? Зачем ты это сказала? Но было поздно, уже сказанула.

Совсем недавно мне позвонила одна журналистка и говорит: давайте мы с вами продолжим интервью. У меня много осталось за журнальной полосой с прошлого раза. Я ей ответила: «С вами никаких дел иметь не хочу». И положила трубку. Она меня обманула несколько лет назад, поэтому я с ней уже не смогу. Хотя журналистка она хорошая, талантливая. Но не смогу.

С кем бы из живших на этой Земле я хотела пообщаться? Пообщаться — это как-то самонадеянно. Но посмотреть на Екатерину II я бы хотела. Я ее играла, много читала про нее, но посмотреть на нее хоть одним глазом хотела бы. Потому что эта баба из прусского города Штеттина поняла, на троне какой страны она сидит. Она поняла эту Россию. Она поняла главное — что с этой страной нужно осторожно.

Я не верю во все эти полупорнографические рассказы про ее любовников, у нее была крепкая связь с князем Потёмкиным, это да. И Крым стал российским – благодаря ей с Потемкиным. Ну не идиоты же они были!

Профессия мстит за измену

Поняла ли я Россию до конца? Я не буду тебе это говорить.

(Молчит)… Скажу так…

(Время 22:50. Раздается резкий телефонный звонок, Талызина берет трубку)

«Алё, алё, это кто? Ах, Саша, «Кто хочет стать миллионером»... Ах, продюсер!... А с кем я должна сидеть? Так, мимо сада городского. Саша, слушай меня внимательно, сейчас я разговаривать не могу — это раз. Второе, я и 22-го, и 23-го занята. И вообще мне звонить вот так аврально — не надо. Никогда! Нет, нет, нет. Мне же надо подумать, подобрать хорошего партнера, которого я знаю и кого люблю. И вообще я 25-го играю спектакль, и до 25-го ничего не планирую. Вклинилась, да, наглая ты моя… Но ничего, я тебя люблю… Все нормально, но в другой раз. Вот тогда и поговорим про середину декабря».

(Кладет трубку и продолжает.)

…Значит, Россия. Одна моя бабушка была чистая украинка, они приехали в Сибирь из-под Полтавы в 1903 году. Вторая бабушка рано ушла из жизни, она была чистая полька. Дочь ссыльного поляка-революционера. А там где-то далеко-далеко были татары. Ну и русские были. Поэтому я другой страны не желала себе никогда. Я раньше была оппозиционерка еще та, была даже невыездной. И членом партии была, да…Потому что не могла отказаться, потому что была из Сибири, пионерка, комсомолка.

Как-то мне в Париже один художник говорит: «Валь, надо уезжать!» Я говорю: «Хорошо, а что я здесь буду делать?» — «Ну, первое время мыть полы», — сказал он. Я подумала: нет, может, я дома стану большой артисткой.

Еще у меня был один знакомый, Леня, очень симпатичный мужик, тоже звал уехать на Запад. Романа у нас не было, но мы симпатизировали друг другу. Он сказал: «Я предлагаю вам поехать со мной». Я спрашиваю: «А зачем?» — «Хочу взять с собой кусок России», — ответил Леня. Я улыбнулась: «Леня, я куском не поеду…»

Вообще, между нами говоря, романы профессию перешибают. Это нельзя совмещать. Или одно, или другое. Но когда несет, тогда ты не думаешь. Если ты изменяешь своей профессии, она мстит. Профессия стоит того, чтобы ей отдавать даже хорошие романы. Благодаря профессии остаешься человеком, это трудно. Даже очень трудно, но необходимо.

Понимаешь, только труд рождает вдохновение, а когда есть вдохновение, ты взлетаешь. В роли иногда бывает миг, когда ты взлетаешь. Взлетала ли я? Не знаю. Наверное, что-то было… Все, хватит. Выключай диктофон.

Из биографии

Валентина Талызина, родилась в городе Омске. Народная артистка России. Снялась более чем в ста картинах, среди которых «Старики-разбойники», «Женитьба», «Афоня», «Ташкент — город хлебный». Ее голосом говорит Надя из фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». В божественный, полный женского дыхания голос артистки (который она называет звуком души) влюблены миллионы людей. Большинство ее узнают именно по голосу. С 1958 года и по сегодняшний день она — актриса театра имени Моссовета. Признается, что больше всего на свете любит внучку Настю и рыжих котов.

Материал опубликован в «Российской газете»