Россией оплаканная и забытая 

Судьба Ефросиньи Андреевны Никифоровой — штрафбат в чистом виде. Родилась на Амурской земле, на станции Кундур. Ее отец строил амурскую железную дорогу. Потом, когда в нашей стране заметался революционный пожар, семья инженера-железнодорожника, спасаясь от голода и обрушившегося хаоса жизни, бежала в Харбин.

Старшей из троих детей Фросе было 13 лет, а на дворе стоял багряный от кровавых сполохов 1923 год. Она окончила гимназию и высшие фармацевтические курсы, более 50 лет проработала в городской аптеке.

Два ее младших брата решили вернуться в Советский Союз, оба прошли через многолетние тюремные сроки. Харбин — это было как контрреволюция… 

Ефросинья на родине была всего один раз: ездила в СССР в середине 60-х годов прошлого уже века.

Всю жизнь она прожила одна. Когда ее спрашивали, почему не создала семью, отвечала кратко: «Бог не дал…»

Последнее десятилетие ее большой жизни было особенно тяжелым: подкралась немощь, одной жить становилось все труднее и труднее.

Прожив в Китае 83 года, она практически не знала китайского языка, не умела пользоваться палочками. Ее друзья и соотечественники постепенно разъехались и тихо поуходили в мир иной…

Она оставалась очень русской до последнего своего вздоха. Категорически отказывалась принимать китайское подданство, хотя с поднебесным паспортом ей жилось бы значительно легче.

Последний год жизни она была практически беспомощна, не могла выходить на улицу и себя обслуживать. Она катастрофически теряла зрение, ее съедала онкология.

«Похоронили по-светлому…»

За полгода до смерти ей помогли найти русских сиделок. На зов о помощи откликнулась тогдашний вице-мэр Благовещенска Валентина Калита, не став делить людей на наших и не очень. Валентина Сергеевна помогла деньгами на проезд и визы для сиделок.

Крошечная каморка Ефросиньи засияла чистотой, варилась ее любимая манная каша, и была маленькая толика заботы и участия — того, чего она не видела практически всю свою вековую жизнь.

— Я очень боюсь, что меня кремируют: я же православная, хочу в земельку лечь, — часто говорила она.

Она умирала тяжело и мучительно, последний месяц жила в больнице на капельницах. 

Последний раз я видел ее за полторы недели до кончины. Говорить она уже не могла, а все слышала и, надеюсь, понимала. Сильно кричала, что-то силилась сказать, когда стал уходить… Но не сказала… Так распорядилось небо, что ее смерть пришлась на те три дня в году, когда в Харбин приезжал фестиваль «Амурская осень».

Хоронили Ефросинью Андреевну теплым сентябрьским полднем на православном кладбище. Заупокойную литию прочитала инокиня Ольга (в миру актриса Ольга Гобзева), за упокой ее души молились  легендарные актрисы Валентина Талызина, Нина Гребешкова, Зинаида Кириенко. Из кладбищенской часовни белая домовина с ее телом плыла на руках, накрытая вышитым рушником, который из Карпат привезла украинская актриса Раиса Недашковская. 

Гроб опустили в липкий суглинок — на русском клочке на Маньчжурской сопке стало одним крестом больше.

Простите нас, Ефросинья Андреевна, за то, что годами не стучались в дверь вашей каморки холеные посольские «борзые», за то, что нестерпимо тягостными неделями и месяцами не звучала в вашем доме родная русская речь. 

За изгнанническую жизнь простите родину свою, за сломанную во многом судьбу и почти вековую чужбину простите всех. Последняя русская березка в гаоляновом поле, я Вас помню и за многое Вам благодарен.

Р. S. Спустя десять лет после ее ухода я пришел к дому, где жила последняя русская подданная старого Харбина. Его расселили, но еще не снесли. Старый дом стоял, как человек, который ждет своего последнего часа. Тихо и хмуро.

Два подслеповатых узеньких окошка Ефросиньи Андреевны смотрели на меня мутными стёклами. 

Их не тронуло время. Казалось, что сейчас распахнется створка окна, из которого выглянет седая Ефросинья и, как всегда, скажет: «Саш, заходи. Я тебя давно жду».

Но не распахнулась. И уже не распахнется никогда...

 

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Жириновский обещал помочь последней русской Харбина

Возрастная категория материалов: 18+