Киселевы Павел Иванович и Евгения Ивановна, 1967 год.Киселевы Павел Иванович и Евгения Ивановна, 1967 год.

Шли мы по длинной узкой деревенской улочке, в самый конец села. Иногда нам вслед лаяла собака, иногда кричал петух, а внучка беспрерывно спрашивала: «Ну почему эта родина малая?» Когда мы дошли до конца улицы и поравнялись с последним домиком, она облегченно вздохнула: «Понятно. В самом конце села, и дом совсем маленький!»

Мы обогнули этот последний домишко и оказались на берегу узкой, заросшей бурьяном речки Маньчжурки, где нашему взору открылась та самая полянка, которую я помню с детства. Окошенная по краям, у кустов, поляна одуряюще пахла, искрилась на солнце тысячами крошечных росинок. Сквозь заросли блестела Маньчжурка. Вода в ней всегда была холодная и прозрачная. Ниже по течению люди сегодня поменяли ей русло, а здесь, в этом закутке, она осталась нетронутой.

Я предложила внучке лечь на траву и увидеть самый родной уголок как бы снизу. Полянка словно озарилась вся, обрадовалась нашему приходу: тонкие стволы не слишком частых яблонь внезапно приняли нежный отблеск, березы стали белее, а перед глазами, бесконечно пересекаясь и путаясь, шелестели зеленые травинки.

Мы вернулись к дому, который был построен еще моим прадедом. Ему более 100 лет, а он стоит, хотя и претерпел некоторые изменения. По дороге к автовокзалу я рассказала внучке кое‑что из истории нашей семьи.

В конце 19‑го века по переселению на Дальний Восток из Воронежской губернии прибыл со своей семьей Иван Тихонович Киселев. По прозвищу Иванок. Нрава он был веселого, обладал чувством юмора. Это был мой прадед. У него было два сына, один из них, Павел, мой дед. Долго искали место для стоянки, согласились с выбором Иванка. Он присмотрел то самое, где и сейчас стоит наш родовой дом. Это место на берегу Маньчжурки, чуть выше слияния ее с рекой Будундой. Сейчас эта река носит другое название.

Живописный уголок всем понравился. Построили несколько землянок, cтали обживаться, сеять хлеб. А вскоре моему деду, Павлу Ивановичу Киселеву, подыскали невесту на соседней заимке. Семья стала расти (в ней было 8 детей, один из них — мой отец). Затем вместо землянок построили дома, благо леса в округе было много. Назрел вопрос о названии деревушки. Долго не думали, назвали Ивановка (ударение на «о»), в честь самого старшего и неунывающего Иванка. Официальная версия названия села Ивановка сегодня другая, но почему, я не знаю. Только помню хорошо, что мой дед часто рассказывал об этом событии и гордился таким уважением к Ивану Тихоновичу, своему отцу.

Много радости и горя пережили наши предки. Помню рассказ бабушки и о том, как в Ивановку пришли японцы, как она прятала семерых девочек в том самом закутке, откуда мы только что с внучкой вернулись. Но они искали мужчин и мальчиков, участь которых была ужасной — умереть на штыке. В последний момент, когда японцы уже заходили во двор, бабушка спрятала 4‑летнего ребенка, моего отца, в подпечек русской печи. Штыками японцы перевернули весь дом, вспороли все матрасы и подушки… Ребенок не заплакал и остался жив. Когда враги уходили, озлобленный японец выстрелил, пуля прошила перегородку, футляр машинки «Зингер» и ударилась в печь. Тот футляр до сих пор хранят мои родственники.

Потом были коллективизация, 1937 год, Великая Отечественная война… Но об этих событиях я расскажу внучке, когда она подрастет.