Александр Ярошенко

«По техническим параметрам я мусульманин»

Рустам Ибрагимбеков. Мудрец, писатель, сценарист и режиссер. Общение с ним — кислород в концентрированном виде, который порой трудно вдыхать-переваривать. Откровенно, глубоко и очень масштабно о жизни и потерях, счастье и несчастье. И о памяти, которая все больше напоминает осеннее дерево.

Липкий мякиш

Убежден, что запоминается только то, что заслуживает остаться в памяти. Я помню, как мы летом жили в Баку, в доме, на котором не было крыши. Но там были очень толстые стены, и когда шел дождь, мы прятались в нишах стен. Мама работала в детском доме под Баку и два-три раза в неделю приезжала домой. Мы очень ждали ее приездов, мама всегда привозила немного хлеба. Он был липким и влажным, помню, как мы соскабливали эту липкость и с удовольствием ели.

Помню момент пронзительного счастья: приехала мама, дождя нет, сухо, и в доме появился хлеб. Пусть липкий, но в ту минуту ничего не было вкусней этого тягучего, пахнущего жизнью мякиша. Прекрасный бакинский вечер, большая чаша с виноградом и хлеб. Вот это было настоящим счастьем. Виноград, инжир, арбузы, дыни — это все нас здорово выручало в то голодное время.Тогда три вещи тогда были в дефиците: соль, хлеб и масло.

Язык моего детства русский, в семье все говорили на русском, а вся среда вокруг говорила на азербайджанском. Я вырос билингвистом, дома говорил на русском, выбегал за калитку и тут же начинал общаться на азербайджанском. Население Баку тогда было очень пестрым, эта пестрота меня и сформировала. Тогда не было даже зачатков национализма, шла война, а беда всегда объединяет.

Голос разума как слабость

В дни беды люди становятся дружнее и сердечней по отношению друг к другу. Они в такие моменты забывают все то, что их разделяет, и только помогают друг другу: мы во дворе знали, у кого есть хлеб, а у кого керосин, у кого спичечный коробок соли. Когда к нам приходили гости, я обегал соседей, по щепоточке собирал все, и мы могли принять гостей.

Но как только беда чуть отходит, в людях начинают копошиться низменные червячки. Вообще, дойдя до 80 лет жизни, я пришел к непоколебимому выводу: самый наш страшный враг — эгоизм.

Человек — единственный из существ на Земле, который не удовлетворяется тем, что ему достаточно. Даже хищники съедают столько, сколько им нужно. А человек самое страшное животное, в то же время самое духовное. В этом его парадокс. Сейчас многие проблемы исходят от непомерного эгоизма, и как следствие, жадности. Огромное количество людей бедствует, в то время как небольшое число людей обладает несметными богатствами. Сейчас главная задача — умерить свой эгоизм.

Если удастся, то мы спасемся, если нет — погибнем. Эгоизм, он как раковая опухоль, имеет очень много последствий. Непомерная добыча природных ископаемых – это же разрушение Земли, оружия накопили столько, что хватит уничтожить несколько цивилизаций. И не останавливаемся, производим новое, все время совершенствуем орудия убийства, поступательно идем к погибели. Не останавливаясь.

Голос разума воспринимается как слабость. Парадоксально, что только в ХХ веке появились основания считать человечество живым организмом. Главное свойство живого организма — это зависимость целого от клеточки.

Понимаете, до того, как американцы сбросили атомную бомбу на Японию, была опасность гибели миллионов людей, и только после 1945 года появилась угроза тотальной гибели человечества.

То есть сегодня один человек может погубить весь мир, А это есть главное свойство живого организма, когда одна клетка может погубить весь организм. Федор Михайлович Достоевский говорил: «Бытие только тогда есть, когда ему грозит небытие…».

Человечество не смогла объединить вера, наоборот, в последнее время она нас все чаще разъединяет, даже бог все чаще становится предметом споров и вражды. Сейчас человечество живет как цельный организм только благодаря угрозе общей гибели, нас смог объединить лишь страх перед коллективной смертью. Эффект домино актуален как никогда. Нас спасет не любовь, а только инстинкт самосохранения. Он настолько силен, что каждого из нас заставит ощутить себя частью целого.

Так устроены люди, и ничего с этим не поделаешь. В этом есть высшая несправедливость и высшее испытание. Если мы это не преодолеем, значит, мы не заслуживаем жизни. Люди так устроены, что чужим опытом научиться невозможно. Только своим. Только если на нас обрушатся серьезные испытания, страдания,— только они могут нас хоть как—то поправить.

Частный случай эгоизма

Я по себе сужу. Я относительно недавно заболел онкологическим заболеванием. Узнав о нем, я мгновенно прозрел и понял, как много суеты в моей жизни, как много лишнего и ненужного.

Как только я добился ремиссии, то сразу заметил, как восстанавливаются все мои заблуждения. Как только хвост чуть освобождается от болезни, тебя снова начинают волновать какие—то мелочи. Дело в том, что человек существует очень много лет, и прошли мы через все. Нового практически ничего нет в человеческой природе.

Мы накапливаем информацию, мы развиваемся технологически. Понимаем, что до нас знали не меньше, чем мы, одни египетские пирамиды чего стоят. Как их могли построить в то далекое время, люди так и не поняли. Что интересно, совершенствуется интеллект, но не совершенствуется человеческая натура. А с другой стороны, это необходимое качество, если бы человек быстро менялся, он бы быстро исчез как вид. Стойкость человека со всеми его плюсами и минусами есть необходимое условие для его существования в веках и тысячелетиях. Самая большая сила человека — это эгоизм. Эгоизм, а не зависть. Зависть — это частный случай эгоизма.

Единственный человек, который обладает способностью отдавать свое ребенку — это мать. Мать получает счастье, радость и удовлетворение своего эгоизма в связи с тем, что она отдает часть себя своему ребенку. Свою еду, свое молоко, свое время, свои силы и свою любовь — отдает и получает радость от этого.

Существует понятие противоположное эгоизму — это альтруизм, но и он с примесью эгоизма. Есть понятие — альтруистический эгоизм. Есть люди, которые совершают добрые поступки из соображений эгоизма, если они их не совершают, они мучаются. Так называемые люди с совестью, они тоже эгоисты, но обладают способностью сопереживать сочувствовать другим людям.

Иду по улице, вижу нищего, думаю, жара, лезть в карман, рыться, деньги липкие… Нет, не дам… Прохожу метров триста и все думаю, почему я не дал денежку? Злюсь на себя, что лучше бы отдал и забыл. Я самый настоящий альтуристический эгоист, которым движет совесть. Для меня до сих пор так и непонятно, почему в одних есть совесть, а в других нет.

Одно ограничение — совесть

Что такое прожитая жизнь? Это успешное поражение. Каждая жизнь заканчивается поражением — смертью. Тем не менее, этот отрезок жизни от рождения до смерти, можно прожить по-разному. Какую жизнь можно считать успешной?

Для одних успех — это власть, для других – деньги, для третьих — любовь. Очень часто люди в конце жизни начинают сомневаться в правильности своих канонов.

Я по образованию специалист по оптимальным системам управления. Я для себя выработал такую версию бытия. Максимум удовольствия от жизни, максимум интереса, я не делаю культа от работы, моя жизнь важней, чем так называемое мое творчество.

Ограничение в жизни только одно — моя совесть. Я стараюсь получить максимум удовольствия от жизни при условии, что я не переступлю через свои ограничения совести. Это мои индивидуальные внутренние рамки и созданные мною конструкции. Я руководствуюсь только рамками, которые я называю совесть.

Вы знаете, почему я согласился дать вам интервью? Вы думаете, мне нужно это интервью? Нет. Я человек не очень контактный, не очень разговорчивый. У меня есть пять—шесть друзей, с которыми мы выпиваем, гуляем. Мы регулярно это делаем, слетаемся с разных концов света и проводим вместе счастливые неделю—полторы. Мы дружим по шестьдесят лет.

Но время от времени хочется поговорить. В свое время мне советская власть платила большие деньги за то, что я как писатель якобы разбираюсь в людях. Я людей немножко знаю, потом время от времени хочется поговорить. Все это сегодня сошлось, вот только поэтому мы с вами и общаемся.

Жизнь штука гормональная, когда отступают гормоны, подступает нечто другое, и начинаются другие интересные вещи. Мне скоро восемьдесят лет, глаз мой продолжает реагировать на все красивое, включая женщин, но появилась леность. Стал более разборчив, появление некоторых новых качеств моей натуры уравновешивает снижение гормонального фона.

Компьютер не спасет

Когда меня время от времени спрашивают, кто я по вероисповеданию, то всегда думаю, что я по техническим параметрам мусульманин. Мне очень близко христианство, иудаизм, мусульманство, я ни одной религии канонически не придерживаюсь. Но верю в Создателя. Все дело в том, что все время возникают вопросы типа «А если он есть, почему столько несправедливости?» Гениально сказал Вольтер: «Бог — это капитан, который ведет наш корабль к неведомым берегам, и какое ему дело до крыс в трюме...»

Но с другой стороны, Вольтер жил в такие времена, когда техника была не так развита, он не понимал, что крыса может прогрызть тоненький проводок и корабль может потерять управление. В конечном итоге я пантеист, отождествляю Бога со всей природой, я считаю, что мы часть природы, и природа целая есть бог.

Это все чаще и чаще подтверждается. Прекрасная иллюстрация этому – навигатор, миллионы и миллионы машин двигаются одновременно. Ты включаешь навигатор, и тебе поступает информация, как и куда ехать. Почему Бог не может видеть все и всех? Если это может железяка-навигатор? Это навигатор вам может указать путь, но не может избавить от аварии. Если ты дурак-водитель, то никакой компьютер тебя не спасет. И бог нас не спасет, если мы этого не хотим.

Но те, кто обращаются к нему, они включают навигатор. Он не может решить какие—то твои материальные проблемы, но путь указать он тебе может. Мы же обречены, на смерть и все умрем, но я, как ни странно, больше думаю не о себе. Как я умру. Я больше думаю о своих близких. Откровенно вам говорю, я максимально хочу ее отодвинуть, но я ее не боюсь. Чем позже она произойдет, тем лучше. Но она неизбежна, а все неизбежное я стараюсь принимать максимально достойно и пристойно.

И если условно разделить людей на эгоистов и альтруистов, их число из поколения в поколение примерно получается равным. Чаще рождаются альтруисты, и скажу почему. Эгоисты хуже размножаются. В этом есть некий баланс. И человечество чуть—чуть, но улучшается.

Меня во многом сформировали книги, печатное слово на меня очень сильно влияло и влияет до сих пор. Несколько лет назад в одной из квартир моего подъезда шел ремонт, и из нее выкинули мешки со старыми фотографиями, записками, исписанными блокнотами. Я когда это все увидел, то подумал: елки-палки, через некоторое время, я превращусь в содержимое этого мешка. Зачем я с такой жадностью потребляю все новую и новую информацию и страдаю от того, если чего-то не знаю?

Поскольку я получил бессистемное образование, я на протяжении всей жизни жадно его восполняю. Я делаю то, что мне интересно сегодня. Что не интересно — не делаю никогда.

Сопереживание советского кино

Картина «Белое солнце пустыни», во-первых, — это не великое произведение искусства, это картина, которая нравится миллионам людей на протяжении нескольких поколений. Великие произведения нравятся достаточно ограниченному количеству людей. Это образец массовой культуры, и я этому очень рад. Я человек абсолютно не высоколобый.

И чем большему числу людей нравится то, к чему я имел отношение, тем мне приятнее. Я попал в эту компанию создателей фильма, можно сказать, случайно. Я дописывал сценарий на Одесской киностудии, а «Белое солнце пустыни» должен был снимать Андрон Кончаловский, ему идея фильма очень понравилась.

Мне пришла телеграмма, что я приглашаюсь на Мосфильм для встречи с режиссером Кончаловским. Оказалось, что нужен был специалист по Востоку, если бы я признался, что ни разу не был в Средней Азии и не участвовал в революции, то меня бы не взяли. Поэтому пришлось притвориться бывалым восточным человеком.

Поразительно: когда мы начали эту историю придумывать, Кончаловский нас бросил и ушел, ему это стало неинтересно. Я сразу сказал, что мы не должны делать фильм о революционерах, мы должны делать фильм о человеке, которого мотало и кидало, но он остался с добротой, душой, совестью, смекалкой и юмором.

После распада СССР некоторые кинокритики в среднеазиатских республиках пытались вести разговоры о том, что этот герой разрушал устои нашей жизни. Это не имело никаких оснований, он ничего не разрушал, ни во что не вмешивался, наоборот — сохранял гарем. Фильм о том, как человек пытался остаться человеком в этих страшных обстоятельствах.

На этом построен весь американский кинематограф, понимаете, мир несправедлив, в мире много плохих людей, много боли и зла. Люди ждут, что придет герой, который поможет им в сложных обстоятельствах. Даже космонавтам в космосе не хватает этого, и они так любят смотреть «Белое солнце» — это уже стало милым суеверием.

Режиссер Владимир Мотыль привнес в фильм интонацию сказа, былинности, поэтому рождение такого героя как Сухов и обеспечило картине долгую жизнь. Человек в процессе эволюции прошел через страшные испытания, он пережил саблезубых тигров, динозавров только за счет своей смекалки и изворотливости. Его все время обижали и продолжают обижать и сейчас. Потребность в том, что кто—то придет и поможет — это стало уже инстинктом.

Долгое время советское кино создавало сказки. Были мастера, которые создавали потрясающие сказания, которые народ с удовольствием смотрел. Смотрели и не сравнивали со своей жизнью, потом пришли чухраи, хуциевы, которые принесли очень важный момент — сопереживание. Поскольку герой если уж очень идеален, то ты им можешь любоваться, но не сопереживать.

Советский кинематограф был замечателен тем самым сопереживанием к героям, было взаимопроникновение между героем и зрителем. Я имел опыт работы в Америке, поразительно, что там люди сравнивают опыт работы не с жизнью, а с предыдущими фильмами. Возникла параллельная жизнь с кино, но это уже не искусство. Они сравнивают героя с героем, один герой должен выходить из предыдущего.

Сегодня кино перестало быть связано с жизнью, но мы обязательно вернемся к своему кино. К корневому. Сегодня режиссеры приходят из глубин, из провинции. Якутия стала снимать абсолютно народное, честное кино и от того ценное. Народная жизнь в якутском кино осмысливается режиссерами.

Режиссер Костас Марсан: «Якутские фильмы бьют в прокате голливудские блокбастеры»

Гафт несет себя

Артисты, в большинстве своем — сукины дети. Самое главное, женщины лучше, чем мужчины—актеры. Ну, сами посудите. Если мужчина три-четыре часа в день проводит у зеркала и хочет понравиться, это же приводит к моральной деформации. Это афизиологично мужской природе. Это его постепенно перерождает, женское начало начинает побеждать. Хотя и здесь много исключений, которые подтверждают правила. От Ланового до Броневого.

У меня была такая пьеса «Дом на песке», я очень хотел, чтобы главную роль в ней сыграл Валентин Гафт. Позвонил ему, поговорили, послал ему пьесу, Валя прочитал, перезванивает мне и говорит: «Знаешь, я ушел из театра Моссовета, потому что там все актеры могут сыграть лягушку, избушку и царя. А я могу играть только определенные вещи… Поэтому ушел.» Извинился и отказался.

Есть актеры, которые несут себя, Гафт из таких тоже. Броневой был такой. У меня была с ним совместная работа, он сыграл так как хотел, как мог, а не как было написано в пьесе. И я с ним согласился. Суть и смысл персонажа сохранил, но и себя как личность переламывать не стал. Великое дело.

Дураков больше, чем умных

Россия… Я человек имперского мышления. Для меня распад СССР — это трагедия, даже не потому что он развалился, а потому, как он развалился. СССР в последние годы жил неправильно, его погубила чрезмерная авторитарность управления, отсутствие свободы. Железное желание ручного управления погубило большую страну.

Страна как организм: одна рука может поворачивать налево, а нога направо. И катастрофы нет. Мы хотели, чтобы руки и ноги поворачивались строго в одном направлении. Варварски. Все ломали. И сломали.

Я большой патриот Азербайджана, я очень люблю свой народ, но я Азербайджан воспринимал как самостоятельную часть великой, большой страны.

Я вырос на российской культуре, на российской литературе, я на ней сформировался. У меня четкое разделение: отношение к народу и культуре и отношение к власти. Это абсолютно разные вещи, я никогда не возлагаю ответственность на народ за то, что совершает власть. Ни в одной стране!.

Поэтому у меня большие проблемы. Некоторые горячие головы в Азербайджане меня записывают чуть ли не во враги нации, только за то, что я отделяю армянский народ от армянского правительства.

Общеизвестно, что дураков больше, чем умных людей. Народ в целом достаточно инертен, кроме редких периодов, таких, какие были в России в начале ХХ века. Тогда Россия подарила миру высочайшую культуру и литературу, тогда и революция свершилась. Россия — это очень молодой народ. То, что в Европе происходило 400 лет назад, в России происходит сейчас. А Европа подустала, вне всякого сомнения.

Поэтому, если мы не погубим себя, то у нас все впереди. Кавказ с его многовековой враждой — это историческая трагедия, но она объективна. Есть интересы малых народов, которые хотят сохранить свою индивидуальность, хотят самостоятельности, есть интересы большого государства. России, например. Которые не менее основательны, убедительны и имеют право быть. Столкновение интересов — это объективная реальность, неслучайно симпатии многих великих русских поэтов были на стороне малых народов. Они понимали эту трагедию жизни. Не может большая страна отказаться от своих интересов.

Если говорить об Азербайджане, то он сформировался как государство в 1918 году. Советская власть сохранила это государство, и когда сегодня начинают предъявлять счета к советской власти, я не согласен. У нее много прегрешений, но она одинаково жестоко относилась к русским, украинцам, грузинам, латышам и представителям других народов.

Однако за это время выросла наука, культура, произошло формирование Азербайджанской государственности. Я благодарен России за формирование азербайджанской государственности, семьдесят советских лет она ее формировала. И это факт неоспоримый. Вся старая интеллигенция Азербайджана получила образование в России.

Нас в Азербайджане всего 10 миллионов, еще 20—25 миллионов живет в Иране. Разве можно сравнивать жизнь одного народа в двух реалиях? В Иране, например, нет высших учебных заведений на азербайджанском языке. Существование в составе СССР дало азербайджанцам больше, чем существование среди единоверцев в Иране.

Национализм в русском языке носит отрицательный окрас, в нашем российском понимании это плохая вещь. Шовинизм страшен, когда пытаются свой народ поставить над кем-то. Советский Союз был идеальной моделью общества, неслучайно же создали Евросоюз. Но эту модель победила авторитарность.

Плачу от непонимания

От чего могу заплакать? От непонимания. Когда я пытаюсь что— то объяснить, а меня не понимают, или понимают превратно, это вызывает такое чувство беспомощности и обиды, что я могу не сдержать слез. Понимаете, плакать и пустить слезу — это разные вещи. Я пускаю слезу время от времени на хорошей картине, слушая хорошую музыку. А плач — это когда плачет душа.

Я очень много плакал, когда потерял сына, это даже плачем назвать нельзя, я выл раненым зверем. Думая, что меня никто не слышит. Умер мой любимый сын, которому было двадцать лет. Прошло уже тридцать пять лет, я сегодня могу об этом говорить.

Когда я его потерял, я вдруг понял, как мы одиноки. Сын считал меня очень сильным человеком и очень верил в мои возможности. Он смотрел на меня с каким—то укором и говорил: «Папа, я умираю, ты все можешь, помоги мне…»

Это меня так пронзило, что я готов был вынуть собственное сердце и отдать ему. Не моргнув глазом отдал был. И тут я понял, что мы все равно отдельно. И он, и я. Как бы я его ни любил, но я ничего не мог для него сделать, и мы все равно отдельно. И он это понял. Уходя, он понял, что заблуждался. Ему казалось, что папа все может, а оказалось, что папа ничего не может…

Мы страшные существа, мы очень живучие, Помогает жить, что есть еще дети. Это как костыли, на которые можешь опираться. Это мы для матери самые близкие, но не наоборот. Мы не вернули своим родителям одной сотой, того что они отдали нам. При всем при том, я считал себя хорошим сыном, прямых поводов для обид никогда не давал, всегда был рядом.

Крупные глотки счастья

Деньги? Мы смеялись над моим отцом, у него никогда не было денег. Деньги — это независимость, говорил мой отец. Будучи в общем—то невзрачным человеком, он часто повторял, что если бы у него были деньги, он ездил бы по миру и делал бы детей…

Деньги — отчеканенная свобода, это правда.

Я в свое время придумал теорию маятника, если ты в самом низу, ты максимально свободен, но ты на дне жизни. Если ты на самом верху, ты выше всех, но лишен свободы. Самая великая мудрость подняться немножко по этому маятнику. Подняться ровно настолько, чтобы ты не испытывал чувства унижения, чтобы тебя твои ближние не обвиняли в беспомощности. Подняться ровно на этот уровень и дальше не двигаться. Сочетание свободы и достойного уровня существования. Я всю жизнь так и живу, никогда не занимал никаких должностей, единственная моя избранная должность —Секретарь Союза кинематографистов Азербайджана, я ее занимаю уже сорок пять лет.

Я счастливый человек. Счастье — когда я просыпаюсь утром и понимаю, что я жив, я продолжаю получать удовольствие. Что такое счастье? Это же не нечто непрерывное. Сейчас я счастлив. Миг, редко когда дольше.

Бываешь счастлив в самых нелепых ситуациях. Много лет назад я приехал в Москву, поселился в гостинице «Россия», достал страшно дефицитное чешское пиво, познакомился с девушкой. Привел ее к себе в номер, мы выпили пива… Она лежит в номере, а я вышел на балкон и вдруг понял, что я счастлив. Мне было тогда 29 лет. Пиво пил из бутылки, крупными глотками.

По улице, которую выбрал бог

От жизни хочу в 80 лет? По возможности дольше прожить и умереть без страданий, не хочу умирать тяжело больным страдальцем. Лет пятнадцать назад я приехал в Тбилиси. Мой друг замечательный сценарист Амиран Чичинадзе собрал роскошный грузинский стол. За котором был Кахи Кавсадзе, который только поднялся на ноги после страшной операции. Вот мы сидим веселые, выпиваем, разговариваем.

Кахи говорит, у меня есть тост. Я сегодня сам встал с постели, сам оделся, сам пописал, сам приехал сюда. Давайте выпьем за слово «сам». Вот я хочу от жизни, чтобы это »сам» оставалось со мной как можно дольше.

Я начал писать что—то вроде воспоминаний, хотя знаю, что люди все меньше и меньше читают. С другой стороны убежден, что каждый человек должен рассказать о своем времени. Вдруг понял, то, что получается у других, у меня не получается. Я никогда ничего не записывал, не вел дневников. А память сейчас похожа на дерево с опавшей листвой. Я могу, конечно, напридумать многое, но не хочется.

Решил, что я должен поделиться какими—то своими соображениями о прожитом, при этом опираясь исключительно на то, что я помню.

Очень важно объясниться…

Вот это бы мне хотелось довести до конца. Хочу рассказать о времени и о людях, среди которых я жил. В основном с благодарностью. Моя жизнь — цепь неимоверных случайностей. Я ведь знаю, какое количество неимоверно талантливых людей, более талантливых, чем я, прожили менее счастливую жизнь.

Иногда думаю, надо же обладать такой наглостью, чтобы взять в руки ручку и все это писать. Помогает только одно: что никто из этих великих и более талантливых не знают того, что знаю я.

Что в эту общую картину мира я могу внести маленький фрагментик, который знаю только я. Из этих фрагментиков и создается очень правдивая картина жизни. Есть такая ловкая фраза, кто верит в случай, тот не верит в Бога. Есть такое понятие — закономерная случайность. Понимаете, улицу выбирает нам Бог, но идем по ней мы сами.