Немецкий журналист Маттиас Шепп: «После интервью с Солженицыным хотелось уехать в лес»

Маттиас во время командировки в село Ушаково Шимановского района. В гостях у переселенцев он случайн

Как писала АП, недавно Маттиас вместе с фотографом Джастином Джином побывали в командировке по Дальнему Востоку. По дороге в приграничное село Ушаково глава московского бюро крупнейшего немецкого журнала «Шпигель» рассказал нам о том, как русские друзья учили его брать взятки, какой он видит Россию и о чем спросил бы Владимира Путина.

Мы спасаем мир

— Маттиас, как вы стали журналистом?

— Я родился в 1964 году в городе Майнце, на берегу Рейна. Отец — рабочий, мама — домохозяйка. Несмотря на то что у родителей было мало денег, я попал в хорошую католическую школу. Потом был университет в Майнце, а потом в Дижоне — в центре Франции. Когда я был подростком, хотел стать священником, преподавателем или журналистом. Я очень любил писать и в конечном итоге выбрал журналистику.

— Священник и журналист в моем понимании — прямо противоположные профессии.

— И священник, и журналист стараются спасти мир. Разница в том, что священник старается помочь конкретному человеку. А молодые люди становятся журналистами, потому что думают — то, что они пишут, изменит мир к лучшему. На Западе большая часть журналистов начинает работать с такими идеалами. Могу вам точно сказать: в Европе никто не станет журналистом из-за денег.

— Как возникла идея работать за границей?

— Мечта работать за границей была сразу. Я понял, что нужен язык. В университете я выбрал испанский и русский. Русский язык — из-за СССР. И я думаю, если ты говоришь по-русски, то можешь общаться от Владивостока до Варшавы. Потом я попал в престижную образовательную программу в Гамбурге, куда со всей Германии берут в год только одного из 6 тысяч человек. Это был первый шаг в карьерной лестнице. В 1992 году я начал работать корреспондентом немецкого журнала «Штерн» в Москве. Тогда распад Советского Союза был самой великой историей на планете. Потом я стал руководителем московского бюро. В 1999 году я уже работал в Пекине как шеф азиатского бюро. В 2006 году перешел из «Штерна» в «Шпигель» и возглавил бюро в Москве — они меня выкупили.

Русские — молодцы!

— Какие у вас были стереотипы относительно России и русских, когда вы приехали работать в Москву?

— Тогда на Западе был огромный интерес к СССР. Помню, когда мне было 16—17 лет, мы ходили на манифестации против американских ракет на территории Германии. На следующий день преподаватель по истории сказал нам: «Вы — молодые дураки, я вам обещаю, что вы однажды утром проснетесь и увидите на нашей площади советские танки Т-72 и красные флаги. Они отнимут крест, и вы будете жить в диктатуре». У меня не было таких стереотипов, что русские враги и могут напасть. Я думал — они такие же, как мы: они влюбляются, женщины рождают детей, они работают, хотят хорошо жить. Они не монстры.

— Вы часто ездите в командировки? Где побывали в России?

— Я побывал в 76 странах. Но во многих я был не как журналист. В 1998 году я взял годовой отпуск, и мы с женой поехали вокруг света. Как шеф бюро «Шпигеля», я сижу много в бюро в Москве. Такая большая командировка, как сейчас, — раз в полгода. Маленькие — раза два в месяц. Лучше сказать, где я не был в России.

— Есть в России любимые места?

— Красная площадь в два часа ночи, когда там никого нет, но еще сверкают красные звезды и идет мягкий снег. Это безумно красивая картина. Я думаю, Красная площадь — самая красивая в мире, с большим отрывом.

Письма Ленина и Солженицын

— Каким материалом гордитесь больше всего?

— В 90-х годах я и мой журнал (тогда «Штерн») нашли рукописи любовных писем Ленина Инессе Ормонд. Это очень трогательная история.

— Кто самый интересный герой вашего материала?

— Я думаю, герой — это больше простой народ. Политики и менеджеры высшего звена — это всегда одно и то же. Они примерно знают, что мы будем спрашивать, и мы знаем, что они ответят. Герои — это люди, которые получили удар от судьбы, но не отчаиваются. Это инвалиды чеченской войны, которые потеряли ноги и все-таки не падают духом. Это фельдшер, который живет в селе между Москвой и Петербургом, которое называется Будущее. Но там нет будущего. Там живут 70 человек и все брошено. Ничего нет абсолютно. Зимой они ждут машины на трассе, чтобы какие-то продукты получить. Мужчины, которые остались, пьянствуют. И эта женщина-фельдшер — она там остается. Она говорит: нужно, чтобы там был человек, который что-то может для них делать. Такие люди — больше герои, чем любые политики.

— Много таких встречали в своих поездках?

— Да, и в этом Россия — героическая страна. И российские журналисты тоже. В Германии мы все сидим в хороших офисах, у всех есть нормальные зарплаты. И если мы пишем о коррупции, мы не рискуем жизнью. Если мы напишем, что наш министр обороны свою докторскую работу написал обманным путем, он будет вынужден уйти в отставку. А в России, особенно в регионах, если журналисты пишут о каких-то схемах связи власти и предпринимателей, они сильно рискуют.

— А что касается исторических личностей, с которыми довелось пообщаться?

— Из таких людей я бы выделил бывшего китайского премьера — Чжу Жунцзи. Это очень умный, уравновешенный политик, этим он впечатлил меня. И еще Ельцин — в нем чувствовалась при всех его недостатках уникальная внутренняя сила. Когда он входил в комнату, то даже если ты стоял спиной, ты чувствовал, что он там. Он был азартен, был готов идти ва-банк в 1991 году, рисковать жизнью. Он принимал жесткие решения, но был не холодный человек.

И меня очень впечатлила личность Александра Солженицына. Мы проговорили час. Это было в 2008 году, его последнее интервью перед смертью. До этого он не давал интервью восемь лет. Мы говорили о том, как он писал книги, о ГУЛАГе, о Путине, о Ельцине, о развале Союза и о его видении России. У моей жены был день рождения в этот день, но я был настолько впечатлен, что мне после интервью хотелось уехать в лес и посидеть два-три часа спокойно, поразмышлять над тем, что он мне сказал. Это, наверное, самое главное интервью, которое я сделал в жизни.

«Самое страшное — смерть коллег»

— Какой была самая экстремальная ситуация по работе?

— Смерть коллег в Чечне. Они отправились туда по заданию редакции, был 1995 год, 10 января. Это была засада: чеченский боевик-смертник захватил бронированный поезд и начал стрелять в направлении русских, которые убирали мины. И там оказались наши журналисты: двух фотографов ранило, а мой коллега и друг Йохан Пист погиб.

— Приходилось ли чем-то поступаться ради работы?

— Я писал о пиратской продукции в Китае. И чтобы попасть на подпольный завод, где делают женские сумки Гуччи, которые вовсе не Гуччи, я основал маленькое предприятие в Гонконге. Я тоже сделал имитацию офиса, где сидела женщина с автоответчиком. Я сделал вид, что хочу закупать сумки и обувь. Вопрос: оправданно ли это было, для того чтобы раскрыть, что китайские рабочие работают по 16—18 часов в день как рабы, что все эти клеи очень токсичные? Я считаю, в данном случае — да, поэтому я это сделал.

Моя первая взятка

— Случалось ли когда-нибудь в России давать взятку?

— По работе — нет. В жизни редко, потому что я это не люблю. Даже помню первую взятку. Это был 90-й год, я был в Москве вторую неделю. И вот я гуляю по Тверской и очень хочу есть. Я спросил у людей, и меня отправили в гостиницу люкс. Час дня, в ресторане много свободных мест, но меня не пустили. Я не понял почему. А потом мои русские знакомые научили меня великолепной фразе: «Может быть, я буду вам полезным с маленьким подарком». Тогда пускали только тех, кто давал им деньги.

— У кого вы мечтаете взять интервью?

— Когда я был молодым журналистом, мечтал взять интервью у трех человек: немецкого писателя Генриха Белля (но он давно умер), у Фиделя Кастро, который еще жив, и у нашего канцлера Вилли Брандта, который тоже уже давно покойный. Значит, я не успел к тем двоим, остался Кастро. Но, видимо, это нереально. Сейчас это может быть Путин. В «Шпигеле» было интервью с Путиным, но при беседе присутствовали другие журналисты. Да, Путин: на три-четыре часа один на один — это было бы здорово. Я бы задал ему вопрос: почему была такая жесткая политика в то время, когда страна развивалась?

— Сколько времени в вашей жизни занимает журналистика?

— В среднем 11 часов в день. Время для семьи — ночью и на выходных. Я стараюсь один день в неделе не работать и проводить его с семьей.

— Вы планируете заниматься журналистикой всю жизнь?

— Ничего не остается, кроме этого. Тот запал, который был, он сохранился, но силы уже нет такой.

В «Шпигеле» — самые высокие зарплаты

Der Spiegel — «самый значимый информационно-политический журнал Германии и Европы с самым большим тиражом». Так описывает себя сам журнал. В среднем в неделю продается около 1,1 миллиона экземпляров. В журнале работает около 1000 человек, 300 — журналисты. В московском бюро трудятся 10 человек, из них трое — журналисты. «Среди печатных СМИ в Германии самые высокие зарплаты в «Шпигеле». Если репортер местной газеты получает примерно 3 тысячи евро в месяц минус налоги (это почти половина зарплаты), то в «Шпигеле» — в два раза больше. Некоторые месяцами занимаются одной темой, потом выдают три или четыре страницы. Это неэффективно: платить человеку 4—5 тысяч евро в месяц и получать четыре страницы. Но, может быть, эти четыре страницы потом раскроют коррупционные схемы крупной немецкой корпорации или министр уйдет в отставку. Это стоит этих денег», — подчеркивает глава столичного бюро.

Возрастная категория материалов: 18+