Фото: kinopoisk.ruФото: kinopoisk.ru

«1917» рассказывает о небольшом эпизоде Первой мировой войны: Мендес впервые за свою достаточно продолжительную карьеру самостоятельно написал сценарий, взяв за основу рассказ собственного деда, ветерана бойни, разгоревшейся в Европе в начале XX века. Речь идёт о двух британских капралах, отправленных командованием выполнять практически самоубийственную миссию, от результата которой, тем не менее, зависят жизни 1600 их сослуживцев. Молодые люди проделывают долгий и полный опасностей путь и в конце концов каждый из них остаётся один на один с войной, которую вовсе не просто так было принято именовать Великой. Постановщик хитрит, раздавая британским знаменитостям роли, больше похожие на камео: это позволяет не тратить огромные деньги, не отвлекать зрителя от главных персонажей и при этом построить часть рекламной кампании на таких именах, как Колин Фёрт, Бенедикт Камбербетч, Марк Стронг и Эндрю Скотт. При этом исполнители центральных ролей располагают куда менее широкой известностью, хотя Джордж Маккэй успел сыграть в сериале «11.22.63» и фильме «Капитан Фантастик», а также отметиться наградой в Каннах, а Дина-Чарльза Чепмена миллионы зрителей видели в «Игре престолов», со времён которой он, правда, изрядно возмужал. И всё же главную скрипку здесь играют не сценарист и не актёры, и публике это становится понятно с первых же кадров.

Создатели «1917» никогда не пытались скрыть, что вовсе не снимали картину одним двухчасовым дублем, а всего лишь умело замаскировали склейки — но всё же избавиться от ощущения, что всё действие взято одним планом, очень трудно. Без преувеличения самый известный британский оператор Роджер Дикинс первую в карьере награду киноакадемиков получил два года назад за столь же безупречный в визуальном смысле фильм «Бегущий по лезвию 2049» — и в этом смысле к нему, конечно несправедливы. Достаточно вспомнить, что в послужном списке мастера целая обойма фильмов братьев Коэн, «Побег из Шоушенка», «Игры разума», «Щегол» — да там слишком много всего, чтобы заниматься перечислениями. Успех «1917», безусловно, зависел в гораздо большей степени от работы Дикинса, чем от чего бы то ни было ещё. Чтобы добиться необходимого эффекта, съёмочная группа брала перерывы всякий раз, когда менялась погода — и терпеливо ждала возвращения нужных условий. Все, кто попадается на пути главным героям, навсегда остаются в прошлом: вокруг не те обстоятельства, чтобы рассчитывать на повторные встречи. Не расстаётся с ними только оператор, который дышит в спину, забегает вперёд, а то и вовсе принимается выписывать умопомрачительные петли. Благодаря этому достигается ощущение предельного реализма происходящего: а вот за его же абсурдность уже отвечает непосредственно Мендес.

Этот фильм, безусловно, получит солидную порцию критики за определённые сюжетные ходы и диалоги — хотя последнее уж точно незаслуженно. По ходу сюжета становится понятно, что разговоры между персонажами возникают скорее оттого, что так привык зритель — а вовсе не из-за их большого желания перекидываться фразочками на фоне непрекращающегося ужаса. Другое дело, что Мендес, избрав вполне отчётливое художественное направление, то и дело испытывает соблазн с него свернуть, чтобы, например, добавить действию напряжения — или просто заняться цитированием, включая цитирование самого себя. При этом зритель и так обделён информацией о происходящем: даже знание истории Первой мировой в этом случае не окажет особенной пользы, ведь речь идёт о конкретном эпизоде, подобных которому на опутавших Европу фронтах было великое множество. Масштаб режиссёр показывает при помощи нестандартных приёмов: батальных сцен «1917» в себе почти не содержит, немецкие войска до финальных титров остаются невидимым, неуловимым и хитрым призраком, зато уже в первых сценах можно заметить уличные указатели, висящие на стенах траншей. Это означает, что за предыдущие годы противники выкопали друг напротив друга целые окопно-блиндажные города, в которых несложно заблудиться. А отсутствие нормальной связи и понимания локальных ситуаций превращают противостояние армий в сплошной кровавый бардак. Что, впрочем, обычно в итоге происходит с любыми военными действиями.  

Мендес не агитирует ни за патриотизм, ни за пацифизм, ни за что либо ещё: он скорее снимает «Спасение рядового Райана» наоборот — теперь от боевой единицы зависит судьба многих боевых единиц. При желании режиссёр мог бы докрутить рейтинг до 18+, добавив жестоких сцен: чего-чего, а кошмарными сценами это бессмысленное противостояние империй буквально кишело. Но создатели «1917» рассчитывают не только на зрителя с крепкими нервами — и делают верный расчёт. Фильм позволяет делать самые разные выводы: например, глядя на то, как кто-то рискует жизнью ради спасения чужих сыновей и братьев, вспомнить, что лидеры трёх вступивших в бойню империй приходились друг другу близкими родственниками. Или задуматься о том, что выражение «пушечное мясо» никого не смущает как минимум со времён Шекспира. Построив гигантские декорации, режиссёр наполняет их огромным количеством актёров массовки, большинству из которых не досталось даже коротких обыденных фраз: и зритель все два часа прощается с безымянными и безликими в своих нелепых касках и обмотках людьми. К 1917 году в бесконечных траншеях Западного фронта смерть окончательно превратилась в обыденность — как, впрочем, и на оставшемся за кадром востоке. Говоря об этом, Мендес даже не пытается традиционно выжимать из зала слезу: по крайней мере, до финальной сцены.

Возвращаясь к истории создания сценария, отметим и личные эмоции, которых не скрывает режиссёр: при том, что его родственник с войны вернулся, а больше 700 тысяч британских солдат — нет. «Смерть стоит начеку, послушная, выжидающая, готовая служить, готовая смести все народы скопом, готовая, если это потребуется, обратить в порошок, без всякой надежды на возрождение, всё, что осталось от цивилизации», — эти слова Уинстона Черчилля могли бы послужить отличным эпиграфом к фильму «1917». Впрочем, он преспокойно обходится и без чужого пафоса, не особенно при этом увлекаясь и собственным. Понятное дело, что никакие художественные произведения ещё никому не мешали развязать очередной богомерзкий конфликт, и все человеческие речи о том, что никто не забыт — лишь защитная реакция на страх перед непережитым. Но и тот факт, что в XXI веке люди, которые обычно либо бегают в трико или смокингах в кадре, либо снимают это на камеру, либо руководят процессом, способны так глубоко прочувствовать события более чем вековой давности, тоже нельзя списывать со счетов. Ведь трагедии, воспринятые как личные, имеют куда меньше шансов повториться, чем те, которые обычно называют «народными».

Возрастная категория материалов: 18+