Иван Белозеров

Дважды юбилярша родилась в спецпоселении

«Жду вас, и тортик уже приготовила», — радушно встретила хозяйка, с порога приглашая на чашку чая. В кухне подоконник заставлен огромными букетами. Оказывается, настоящий день рождения у Аллы Семеновны был еще 29 января.  Но когда в 14 лет  паспорт выдавали, по ошибке написали 8 февраля — эта дата, когда ее еще ребенком на учет в спецкомендатуру поставили. 

— Я же родилась в спецпоселении. Семья моего отца была раскулачена в Белоруссии в 30-е годы.  Дед, Децкин Семен Иванович, один поднимал восьмерых детей, потому что жена умерла. Всего-то у них было из хозяйства — корова да коза. А раскулачили и сослали в Сибирь за то, что сад был большой, — поведала Тертышная семейную историю, которая нашла отражение в Книге памяти жертв политических репрессий Амурской области.  — Отец сначала работал в Зейском районе на лесоповале, когда женился, его направили на спецпоселение в леспромхоз в 70 километрах от станции Сиваки. Там я и появилась на свет в 1940 году.

Ссыльное детство

Алла Семеновна вспомнила свое «ссыльное детство»: как на уроках дети падали в голодные обмороки, как родители одевали им, совсем еще маленьким, на плечо тряпичные сумки, чтобы ходили по полю и собирали пшеничные колоски. За это вечером в сельхозартели детей кормили супом и давали кусок хлеба.   

— Помню, мама варила нам компоты из сушеной тыквы и голубики. Отец все боялся цинги, когда фасоль молодую стручковую варили в чугунке, он заставлял нас весь отвар выпивать. Каждый день по корочке хлеба чесноком натирал и давал: «Ешьте!» С тех пор чеснок у меня круглый год на столе. И тыкву постоянно готовлю — сама выращиваю на даче за городом и всех угощаю.

Оптимизма ей не занимать — еще своим поделится. Перенесла микроинсульт, инфаркт. Другой человек с такими диагнозами шаг лишний боится сделать, а ее дома не удержишь. И на даче цветник развела, и возле подъезда порядки наводит.  Когда их дом отказался от ТСЖ, но «управляйку» еще не выбрали, не было дворника. И судья в почетной отставке взяла в руки грабли и сама вымела листву во дворе. «Ну не зарастать же мусором! А к труду я с детства приучена. В восьмом классе уже сено косить умела», — продолжила хозяйка, открывая семейный альбом.  

Бунтаркой была с юности

Из ранних фотографий в альбоме приклеена только одна, сделанная приезжим корреспондентом во время вспышки дизентерии в спецпоселении. Тогда единственным лекарством была черемуха.  Кто выжил — тот выжил… Алла была третьеклассницей, когда семья переехала в Ушумун, где отец устроился бухгалтером.  Она искренне не понимала, почему местные дети в школе их с сестрой дразнили: «Кулаки приехали!»

— Отец никогда ничего не рассказывал нам о своем прошлом. Я и слова такого «репрессированные» не знала. Училась всегда хорошо, но однажды в восьмом классе двойку в четверти по поведению схлопотала. За что? За выборы! — смеется амурчанка. — Классная руководитель стала рассказывать, какие у нас хорошие выборы — правильные, прямые, а я встала и говорю: «Да какие же это выборы, если выбирать не из кого?! Должно быть несколько человек, а тут дают всего одного кандидата».  В классе все загудели, меня поддержали. Вышло, что я сорвала классное собрание. Отца вызвали в школу, а когда он вернулся, сказал: «Ты хочешь, чтобы нас всех посадили? Разве можно об этом говорить?!» Но я стояла на своем: «Все равно это не выборы!» Бунтаркой была с детства.

Боевой характер девчонка показала и на стройке, куда с одноклассниками устроилась работать после десятилетки. Про институт даже не мечтала: старшая сестра училась очно, а вытянуть двух студенток на одну отцовскую зарплату, когда подрастало еще трое детей, родители не могли.  

— На стройке мы создали комсомольскую ячейку и развернули бурную деятельность. Стали выпускать «Комсомольский прожектор», где пропесочивали прораба: не вовремя цемент завез, не вовремя песок... Спокойно спать начальству не давали. Только когда морозы наступили, я не выдержала — ушла в библиотеку. Потом работала и методистом в отделе культуры, и в Тыгдинском райкоме комсомола. Я же паспорт чистый получила, никто не знал, из какой я семьи. А то бы ни в комсомол, ни в партию не приняли, я ведь даже пионеркой не была. А когда судьей меня назначали, «тройное сито» проходила, тогда уже оттепель была. 

Дела, командировки, трупы

Алла Семеновна вспомнила, как, еще работая в библиотеке, она зачитывалась журналом «Социалистическая законность». Одно из криминальных расследований о пропаже женщины китайского происхождения, личность которой потом смогли идентифицировать по черепу, настолько поразила Аллу (тогда ведь еще не было никаких генетических экспертиз), что она решила стать следователем. И уже в 23 года поступила на юридический факультет университета во Владивостоке заочно, устроилась стажером следователя в прокуратуру.

— Партии геологоразведочной экспедиции были и в Тындинском, и в Селемджинском, и в Зейском районах: там кто-то утонул, тут кого-то в драке порезали. Мы с судмедэкспертом летали на вертолете по северным районам и собирали трупы. Это меня не испугало. Но ребенок был совсем еще маленький, а работа у мужа тоже была связана с разъездами. Пришлось уйти судебным исполнителем в Зейский районный суд. Потом мне предложили занять в Экимчане место пропавшего без вести судьи Шеина, — во взгляде Аллы Семеновны появилась некоторая напряженность.

Еще только заступив на должность, молодая судья стала получать по телефону угрозы:  «Будет тебе то, что и с Шеиным стало». Видимо, звонившие знали, что стало с судьей, которого на тот момент не могли найти ни лучшие сыщики уголовного розыска области,  ни бригада УКГБ.  Лишь через полгода труп с признаками насильственной смерти обнаружили недалеко от местного аэропорта. 

— В Селемджинском районе было пять колоний, где отбывали наказание пособники фашистов, в основном полицаи из Украины. А судья Шеин до этого 15 лет был прокурором, надзирал за этими колониями. Скорее всего, его убили из мести. А кто и за что мне угрожал, я так и не поняла. Связь автоматическая — звонить могли из любого поселка. Прокурор сказал тогда: «Не бери в голову. Иди и работай».  Помню, закрываю дома дверь на крючок, а пятилетний сынишка спрашивает: «Мама, ты что боишься?»  Конечно, боялась, — не скрывает Алла Семеновна. — Но не уехала.  

Медаль за БАМ

В ее семейном архиве четыре государственные награды, в том числе медали за заслуги перед судебной системой и за строительство БАМа, ведь за судьей Тертышной были закреплены все районы строительства Байкало-Амурской магистрали.

 — На БАМе воровали, как в наши дни при строительстве космодрома. Казна несла огромные расходы, — проводит аналогии бывшая судья. — Я жила в постоянных разъездах, рассматривая сложные дела о хищениях в особо крупных размерах, убийствах. Дома меня не видели месяцами. Муж сам рубашки стирал, кисели научился варить ребенку, блины печь. Однажды взяла в областном суде книгу приказов и подсчитала: за год в общей сложности я полгода была в командировках. Народ на «стройке века» работал западный, и я страшно боялась, что меня спровоцируют на взятки. Поэтому день и ночь со мной рядом был наш судебный секретарь, чтобы она могла подтвердить, где я была, что делала. Мы спали рядом, кушали вместе.

Родственники чуть не растерзали судью за расстрельный приговор

Одна из командировок чуть не закончилась трагически. В Ерофее Павловиче неоднократно совершались кражи с железнодорожных складов. Преступников долго не могли задержать. Однажды ночью машинист депо увидел крадущегося человека с большим узлом и попытался его задержать. Это оказался рабочий того же депо. Быть узнанным не входило в планы расхитителя. Во время потасовки ему удалось повалить ненужного свидетеля на дорогу. И в порыве жестокости он искромсал тело товарища, нанеся более   тридцати ударов. Утром прохожие увидели на снегу кровавую картину. Готовое превратиться в очередной «висяк» убийство было раскрыто и дошло до суда.

— Преступление совершено с особой жестокостью, заслуживало смертную казнь, — заново переживает приговор Алла Семеновна. — К такому же мнению пришли и два судебных заседателя — один был жителем Ерофея Павловича, а другого для объективности привезли из Талдана.

Суд назначил смертную казнь. А после приговора родственники чуть не растерзали судью и прокурора, поддерживающего обвинение. Гостиницы не было, остановились в общежитии вагонного депо — там их подкараулили и стали забрасывать кирпичами и булыжниками. Еле уцелели. Позже, уже на вокзале, опять окружила пьяная толпа. Уже в поезде, когда возвращались домой, от перенесенного стресса Алле Тертышной стало плохо. Проводники вызвали врача. Первый в ее практике «расстрельный приговор» закончился сердечным приступом.

На процессах даже конвойные падали в обморок

Однажды ей пришлось вынести подряд два смертных приговора. Было это в Зейском районе. Тогда впервые суду выделили удвоенный конвой: после первого оглашения один состав конвойных ночевал в камере, чтобы приговоренный к расстрелу не убил другого подсудимого. А такие случаи были.

— Такие дела рассматривали, что никакое сердце не выдержит, — Алла Семеновна тяжело вздохнула. — У меня были случаи, когда во время оглашения смертного приговора становилось плохо кому-то из народных заседателей. В Тынде рецидивист среди бела дня грабил дома строителей БАМа. Когда я зачитывала в суде подробности убийства, как он жестоко расправился с женщиной в присутствии ее трехлетнего ребенка, один из конвоиров потерял сознание и съехал на пол по стенке. Пришлось прекратить процесс и вызвать скорую помощь. Сердце солдата не вынесло той жестокости, с которой совершались преступления. Это сегодня правосудие охраняют судебные приставы, а особо опасные преступники во время процесса находятся в железной клетке. Раньше ничего этого не было. Солдатик срочной службы стоит, и его рука в наручнике прикована к особо опасному преступнику. А конвоирам было всего по 18—20 лет — совсем еще мальчишки. Вот и вся охрана.

«Мне всегда говорили, мол, что ты так переживаешь, это же твоя работа. Но я считала — смертный приговор — это большой грех. После того как ушла в отставку, пошла в церковь, и батюшка окрестил меня».

«Тебе осталось жить один день»

Больше уголовных дел было, конечно, по крупным хищениям, совершаемым должностными лицами. Суммы огромные, никаких калькуляторов не было, поэтому Тертышная всегда возила с собой счеты, чтобы перепроверять суммы в предъявленных обвинениях.

— Дела были многотомные, групповые, в том числе и по взяткам. Один полковник внутренних дел в Тынде получил мзду, сумма которой по тем временам была сопоставима со стоимостью легковой машины. Милиционеров я судила строго, чтобы у людей не складывалось мнение, будто среди правоохранителей все взяточники. И знала, что для некоторых была, как кость в горле, — призналась судья в почетной отставке.  — Однажды сотрудница в погонах, мужа которой я хорошо знала, сказала: «Алла Семеновна, я скоро ухожу из органов и хочу вас предупредить. Нам дали указание: «Есть такая судья областного суда Тертышная. Надо во что бы то ни стало посадить ее мужа или сына — тогда ее уберут». Были такие ситуации, о которых даже спустя много лет я не хочу вспоминать. 

В середине девяностых она судила сына одного из высокопоставленных силовиков Приамурья. У самого отца была замарана репутация, и сыновья повязли в криминале. Старшего брали бойцы ОМОНа.  Когда начался процесс, судью пытались припугнуть.   

— Позвонили: «Тебе осталось жить один день». Это издержки нашей профессии. К такому тоже нужно быть готовым, — хладнокровно рассказывает Алла Семеновна о пережитом. — Тогда февраль был. Я задержалась на работе, вышла из здания уже после восьми вечера, на улице темно. Смотрю, поодаль машина стоит с включенными фарами. Еще мысль мелькнула: не по мою ли это душу? Так и было. Чувство самосохранения — успела отскочить к тополю, и — «вжик» —  машина на всей скорости мимо пролетела. Номер я запомнила, потому что у моего брата точно такой же. Только буквы другие. После этого в УФСБ выделили оперативного работника, он охранял меня, пока не завершился процесс.

«В любой ситуации надо оставаться человеком»

Сколько за 30 лет пришлось рассмотреть уголовных дел, сосчитать трудно. Некоторые настолько врезались в память, что она до сих пор помнит фамилии не только подсудимых, но их родственников и даже свидетелей. Как по делу семейной пары из Тынды. Жили вместе, но официально брак не был оформлен. Оба занимали ответственные должности на БАМе и проходили по одному уголовному делу за хищение в особо крупных размерах. Санкция у них по статье была от 8 лет, а суд под председательством Тертышной назначил  условное наказание.  

— Прямо в зале заседаний их освободили из-под стражи. Потому что эти люди вину свою признали, полностью возместили ущерб — государство не пострадало. Они вернули все до копейки, я это всегда учитывала. В любой ситуации надо оставаться человеком. Наказание должно быть объективным, — подчеркивает судья времен СССР, с большой теплотой вспоминая своего учителя Сергея Сергеевича Сизова, на тот момент председателя судебной коллегии по уголовным делам. — Он для нас, судей, был настоящей легендой.

Люди, судьбы, дела, которые навсегда врезались в память. Например, дело двух четырнадцатилеток, которое областной суд рассматривал в кассационном порядке. Мальчишки подрались с такими же абитуриентами речного училища. Им вменяли ч. 2 статьи 206 — «Злостное хулиганство». Санкция по статье до пяти лет, а суд городской  одному мальчику дал четыре года, другому — три. 

— И вот сидим мы в коллегии (а тогда боролись за стабильность приговоров — нельзя отменять, нельзя изменять), я была против, но два других судьи оставили приговор без изменения. Выхожу в приемную, а меня всю лихорадит от такой черствости и формализма. Если бы даже подрались судимые-пересудимые или алкоголики, все равно им больше пяти лет не дали. А тут ученики с хорошими характеристиками, и такой срок! В суд приехали родители. Один отец из Соловьевска, рабочий с драги, сидит, убитый горем. Отчим второго мальчишки был замом управляющего трестом в Тынде, грамотный, сам выступал в защите. Я ему рассказала порядок, как обжаловать приговор в дальнейшем. Посоветовала записаться на личный прием к судье Верховного суда в Москве. Говорю: «Клянусь вам, приговор изменят!» Потом уже забыла об этом деле и вдруг узнаю: решением Верховного суда СССР наказание снижено, мальчишек выпустили на свободу. Одного за отбытием срока полностью, а второго выпустили с отбытием оставшейся части срока условно. Я вздохнула с облегчением.

«Не жалею ни об одном прожитом дне»

…Сегодня о ее бурной судебной деятельности напоминают две Фемиды, стоящие на полке с книгами в гостиной. Одну богиню правосудия ей подарили, вторую привезла из Греции.

— Я к быту всегда относилась спокойно. Никогда не гонялась за импортной мебелью, дорогими сервизами. А вот путешествовать люблю. Объездила по турпутевкам почти всю западную Европу, — раскрыла хозяйка новый альбом. — Осталось только в Швейцарии и Румынии побывать. А у нас в стране из мест, куда хотелось бы возвращаться снова и снова — это «Золотое кольцо» России и Камчатка.   

На вопрос «Если вернуться назад, что вы хотели бы изменить в своей жизни?» Алла Семеновна, не задумываясь, ответила: «Ничего! Хотя жизнь мою легкой не назовешь. Эти вечные командировки, холода, бытовые условия тяжелые. Первые годы на БАМе гостиниц не было, жили где придется, суды проходили в красных уголках и клубах. Иногда думаешь: как смогла это выдержать? И все же не сожалею ни об одном прожитом дне. А сегодня самая моя большая радость — это внучка. Она продолжила нашу династию — магистр юридических наук, и уже подарила мне правнука. Этим живу.»

«Со мной две четвероногие подружки — Муся и Дуся, которую сын нашел в Усть-Ивановке с перебитой лапой — в капкан попала. Я ее забрала и вылечила».

Возрастная категория материалов: 18+