Фото: Владимир Воропаев

Он в январе перешагнул 90‑летний рубеж, но каждое утро тягает до седьмого пота гантели. А уж как мы удивились, когда случайно увидели фамилию ветерана-холостяка на сайте знакомств! Накануне Дня Победы мы побывали в гостях у Петра Ивановича, который угостил журналистов АП своим секретным напитком молодости.

«Жениться в 90 лет уже не собираюсь!»

Свою первую любовь Марию он встретил, когда вернулся из армии. В 1955 году в молодой семье появился первенец. Жили душа в душу, растили трех дочерей, но Мария рано покинула своего Петра. А десять лет назад ушла из жизни вторая жена.

— Видно, суждено мне одному век доживать, потому что жениться больше не собираюсь. А на сайт знакомств случайно зашел. Сидел за компьютером, и вдруг реклама вылезла: знакомство с женщиной. Просто ради интереса дай, думаю, посмотрю: что и как. Имя ввел, а потом пошло: «дайте телефон, дайте реквизиты» и дальше «на одну ночь, полная, спортивная…» На этом и остановился, а данные, видимо, остались. Куда уж мне жениться в 90 лет! — смеется ветеран. — Но форму физическую поддерживаю.

В спальне рядом с кроватью стоят гири. С них начинается каждое утро благовещенского долгожителя. Одиночество помогает скрадывать центр социального обслуживания «Доброта».

— Сначала мне там не понравилось. Думаю, что за детский сад: разгадываем слова, рисуем на воде, учим скороговорки, игры детские. Но мне объяснили волонтеры, что все это — отвлекающие моменты, которые заставляют думать. А потом мне понравилось. Я же альбомы семейные приготовил, как вы просили, — спохватился ветеран.

Колхозное рабство

Петру не было семи лет, когда родители из Светиловки Белогорского района (раньше — Куйбышевский) переехали в Мазановский район. В селе Сапроново окончил семилетку и там в колхозе работал.

— Раньше как было: если родители в колхозе работают, то все в семье колхозниками считались — и дети тоже, — вспоминал Петр Иванович. — В то время сама технология сельскохозяйственного производства не могла обойтись без детского труда. Скажем, идет уборочная кампания. Техника‑то какая была? Все на лошадях. Ту же сноповязалку или жнейку тащат четыре лошади. Задними двумя управляет машинист, а впереди верхом сидит пацан — семи или пяти лет от роду.

— Пятилетний ребенок и уже лошадьми в поле управлял?!

— Да. В довоенные и послевоенные годы это было делом обычным. Та же технология при уборке урожая и заготовке кормов. Там вообще нельзя было обойтись без детей. Взрослые только косили и стога метали, а все остальное — детский труд, пяти- и семилетки — копновозы. Те, что постарше, — уже с граблями работают. Потом ты подкопенщик, а еще постарше — копноклад. Я тоже все это прошел. У каждого пацана в колхозе была лошадь, за ним закрепленная. У меня была кобыла Работница бежевого цвета, ухаживал за ней. Хочешь не хочешь, а такая обязанность была. Тут уж никуда не денешься. Это сейчас не знают, какую путевку ребенку купить, куда бы получше его на каникулы пристроить. А мы все лето работали в колхозе. Когда война началась — тем более. Урожай надо же убирать, а в деревне остались одни женщины и дети. Бронь от райисполкома или военкомата давали только тем, кто квалификацию имел: трактористам и комбайнерам, но их мало было.

«Из армии вернулся — нищая деревня. Директор колхоза на меня посмотрел: «То, что на тебе, наверное, это всё?» Я говорю: «Да». А осень, в октябре уже прохладно. Поставить меня на ремонт — измажешь всю одежду и никакой зарплаты, чтобы новую купить. Председатель говорит: «Давай‑ка, сынок, я дам тебе новый трактор, и зиму поработай — вози лес». По-отечески ко мне отнесся. Я вот думаю: много ли сейчас найдется руководителей компаний, кто думает о людях», — рассуждает ветеран.

Пете было десять лет, когда началась война. Тогда в деревнях ни радио, ни света еще не было. Уже позже, в 1942‑м, а где‑то только в 1943‑м, установили «тарелки». Это казалось невероятным чудом. О том, что немец напал на СССР, сапроновским колхозникам сообщили на общем собрании. Уже на следующий день началась мобилизация.

— Настрой был у всех боевой: «О, мы победим!» В первый же мобилизационный день из нашего села 36 человек собрали на площади. Я почему это хорошо запомнил — брат мой старший, Иван, с 1920 года, провожали его, — вздохнул ветеран. — Нас у родителей девять было: старший Иван, второй Федор, потом я, после меня родились еще три сестры и два брата. Из всех осталось четверо, остальные еще в детстве умерли. Тогда это считалось нормой. Дети часто умирали от болезней. Иван выжил, хоть и всю войну прошел, был еще я и две младшие сестры. Они и сейчас живы. Нина и Александра живут здесь, в Благовещенске. Два года назад я снимок сделал и написал: «Нам 250 лет!» Мне тогда было 88, Александре — 82, а Нине — 80. Сейчас нам на троих уже 256!

«Шли в бой на немца без оружия»

Об ужасах войны сапроновцы знали хорошо. От фронтовика Петра Бевзы. Ему во время боя пулей позвоночник повредило, солдата списали. Он первый вернулся домой еще в начале войны.

— Сядет в клубе и вспоминает, а мы вокруг пристроимся и слушаем. Рассказывал, что винтовок всем солдатам советским не хватало. Шли в бой без оружия. Командованием даже ставилась перед ними такая задача: идешь в бой — уничтожай немца, бери его оружие и воюй. Брат мой на Западном фронте воевал связистом. Дошел до самого Берлина, под конец войны был контужен — засыпало землей. Потом его нашли, откачали. Ему посчастливилось вернуться живым. И после окончания войны еще десять лет служил в Челябинске: обслуживал правительственную связь «Москва — Владивосток», она тогда называлась «медянка».

— Петр Иванович, а вы помните день, как встретили Победу?

— Тогда уже радио было. Когда объявили по репродукторам, народ весь из домов высыпал на улицы. И обнимались, и пели. У каждого, конечно, своя была радость. Одни радовались тому, что в их семье кто‑то остался жив, другие плакали. И все радовались тому, что наконец все закончилось. Горя очень много война принесла. У нас в селе 28 человек не вернулись назад. Из тех, кто вернулся, многие были искалечены. Да и нам здесь тоже лишений хватало…

Десятилетний тракторист

Петр Кенсан задумался о чем‑то и тяжело вздохнул.

— Раньше я об этом никогда не думал, а сейчас понять не могу, как это всё вынесли наши женщины?! Рабочий день в колхозе ненормированный был: от восхода и до захода солнца. А еще же семья, дети и огороды были чуть ли не по гектару у каждого. Плюс какой-никакой подсвинок, куры, корова обязательно. Кормилица! Без коровы во время войны навряд ли бы кто выжил. Мама еще до восхода вставала, чтобы успеть приготовить еду, накормить всех и успеть на работу. А вечером снова всех надо кормить. Это сейчас я на неделю себе борща наварю и в холодильник поставлю. Раньше что не съел, выбрасывай свиньям — начинает прокисать. И вот женщины успевали все делать. Причем вспоминаю: на работу шли с песней, с работы — с песней. И на работе никому никаких поблажек. Жестко было.

 Свою любовь Марию он встретил, когда вернулся из армии.

Десятилетний Петя работал уже прицепщиком на тракторе. Так тракторы были не те, что сейчас, когда в кабине и вентилятор тебе, и компьютер — настроил программу, и комбайн сам идет.

— У нас у трактора было два плуга по пять корпусов, и они не поднимались. Забьется — и ломом ковыряй, выбивай эту землю. А силенок‑то еще маловато. До войны в колхозах хотя бы частично придерживались специализации. А потом обязали всю сельхозпродукцию выращивать. В нашем колхозе «Новый мир» зерно, овощи — все культуры выращивали вплоть до табака. Весь труд тяжелый лег на женские плечи…

Не раз приходилось слышать, что урожай у колхозников почти подчистую забирали для фронта, а им самим детей нечем было кормить. Поэтому поинтересовалась у ветерана, было ли такое у них в деревне.

— Расчет в колхозе велся в конце сельскохозяйственного года. Тогда нам не доводили план: сколько засаживать гектаров какой культурой… Но ставили задачу: сдать, к примеру, по 3 тонны моркови и капусты. Да, было жестко: прежде всего отдай государству, а что осталось — уже распределяли на всех по трудодням. Колхозникам доставались остатки. Выживали только за счет того, что у каждого были свои огороды да живность кое‑какая. Конечно, сложно было. Ели в основном картофель, тыквы очень много сажали, кукурузу, фасоль, овощи. Но за все мое детство я красного помидора не ел ни разу. Вызревать не успевали. Видимо, сорта были позднеспелые. Да и рассаду высевали только в апреле — начале мая. Сейчас условия другие, появились хорошие ранние сорта, жизнь другая совсем. Зеленые помидоры никто не ест, а мы их бочками засаливали.

«И В ВОЙНУ, И ПОСЛЕ НЕЕ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ БЫЛО ОЧЕНЬ ТРУДНО»

14‑летний мальчишка 10 дней шел от Сапронова до Благовещенска

 Каждое утро ветеран тягает гантели до седьмого пота.

Начитавшись книжек, Петр мечтал стать геологом. Тогда в Благовещенске был горный техникум — сейчас политехнический колледж. И в 1945 году, когда война закончилась, решил поступать учиться. Из техникума пришел вызов. Но от Сапронова до Благовещенска — не близкий путь. В колхозе одна полуторка была. В месяц раз в Благовещенск ездила — неделю туда и неделю назад. Дорог не было, дожди если прошли — не проедешь. И четырнадцатилетний пацан прошел по тайге до города пешком!

— Добирался десять дней. Взял котомочку с собой. Мне мама калачиков напекла, пирожков, курицу отварила. Вот и все. Маек не было, трусов не было — никакой сменной одежды. Только то, что на тебе: брюки, рубашка, а под ними нательное белье, — улыбается ветеран.

— Не страшно было идти по тайге?

— Может, и боязно, но учиться сильно хотелось. Пока добрался до Благовещенска пешком, пришел в техникум, а секретарь говорит: «Набор уже прошел. Заберите документы». Забрал, а назад в деревню не поехал. В педагогическом училище директором был бывший заместитель Мазановского районо. Пошел к нему, и со мной еще двое мальчишек из нашей деревни. Он говорит: «Никаких экзаменов сдавать не надо. Только давайте поступайте!» Показал нам аудитории — после сельской школы всё таким красивым казалось. Потом завел нас в общежитие, а там одни девчата — ни одного парня. Мы испугались и ушли.

Пленные японские офицеры избивали своих солдат

Петр поступил в Благовещенское речное училище. В те годы оно располагалось там, где сейчас дом Белоглазова. А в августе началась Маньчжурская наступательная операция — войска Красной армии форсировали Амур.

— Тогда каждая организация в городе пригоняла с лесозаготовок себе плот. И возле нашего речного училища тоже плот стоял. Нам выдали каждому винтовку и пять патронов боевых. Мы ходили в наряд и охраняли этот плот. К форсированию Амура наши войска готовились заранее. Переправу собирали на Зее — в районе Благовещенска не стали собирать, потому что были бы под прямым прицелом. Потом уже катерами плоты вывели сюда, установили переправу через Амур, и пошел транспорт на китайский берег и обратно. Это я помню.

Конечно, все мальчишки хотели посмотреть само наступление наших войск. Но подростков-речников закрыли и не разрешали выходить на улицу.

— Бомба ни одна на город не упала, но снаряды долетали. Один угодил прямо в здание речного училища, были отбиты кирпичи. Нам потом показывали, а на Амур особо не пускали. Потом в Благовещенске появилось много японцев. Я жил на съемной квартире в доме на Мухина, 4, где сейчас большой магазин. Ходил всегда пешком в училище. Дождь пошел — на улицах по колено вода. Видел, как военнопленные делали деревянные тротуары в городе. Что еще запомнилось: офицеры были в белых перчатках и с саблями — почему‑то им разрешали. Не раз видел, как они били своих же пленных солдат. Меня это сильно поразило.

Успеваемость у курсанта речного училища Кенсана была отличная. И парня без экзаменов зачислили в Новосибирскую морскую академию (сейчас это Сибирский государственный университет водного транспорта). Но проучился там всего год. Умер отец, а дома сестренки младшие остались и мать больная. Пришлось все бросить и вернуться в родную деревню. Петр окончил курсы трактористов — им в колхозе платили гарантированно: на трудодень 3 килограмма зерна и 2 рубля 50 копеек деньгами — очень высокая ставка по тем временам.

— И в войну, и после войны первые годы было очень трудно. Чуть полегче стало, когда после 1947‑го отменили талонную систему. У нас по талонам давали спички, соль, масло. И каждый колхозник, если есть огород и живность, платил сельскохозяйственный налог деньгами. Плюс с огорода 6 центнеров картофеля должен сдать. Если свинья есть, то 40 килограммов мяса отдай — это, считай, полсвиньи уходит. И обязательно шкуру сдать надо. Корову держишь — 12 килограммов масла сдать надо, да не просто сливочного, а топленого. Это много. Жили трудно, но дружно. Если случилась беда, все село придет на помощь. Родня не родня, каждый поможет. Двери не замыкали: палочка приткнута — хозяина нет. Никто не зайдет и ничего не тронет. Общество было пусть менее грамотное, но в плане морали было более цивилизованное, чем сегодня, — считает Петр Кенсан.

«Я ни разу в жизни не был пьяным»

Когда ветеран доставал семейные фотоальбомы, я обратила внимание на большой горячительный арсенал в серванте за его спиной. Чего там только нет: вина, виски, коньяки…

— Это все подарки, — засмеялся Петр Иванович. — Сейчас друзей в живых почти уже не осталось, а раньше как приходят в гости, то, как правило, с бутылкой. Вроде так надо. Сам я никогда этим не увлекался. А последние лет тридцать так вообще: магазинное ни-ни! Уж если рюмочку по особому случаю выпью, только домашнего производства. Сам готовлю. Беру спирт медицинский, разбавляю водичкой родниковой, туда — шиповника, боярки, чаги березовой. От стопочки такой настойки вреда не будет. Вот уже 90 лет прожил, а в жизни ни разу не был пьян. Сколько работал бригадиром, управляющим, на других руководящих должностях, непосредственно связанных с рабочими. Другой приходит: «Вот, я вчера напился так, что не помню ничего!» Я не понимал, как до такого состояния себя довести можно?

Амурчанин вспомнил случай, который стал для него уроком на всю жизнь. Однажды колхозник приревновал его к своей жене. А в селе же как: одному сказал — назавтра вся деревня обсуждает.

— Я тогда был управляющим отделения Сапроновского колхоза, а эта женщина была бригадиром. Прибегает и плачет: так и так. Я говорю: «Вы разбирайтесь в своей семье сами, но меня не вмешивайте». Через неделю приходит ее мужик: «Петр Иванович, хочу перед вами извиниться, мы разобрались». Я отвечаю: «Передо мной ты извинишься, а село‑то бурлит!» Тогда он решил устроить сабантуй и прилюдно извиняться. Я поначалу не хотел идти, а супруга говорит: «Тогда ты признаешь вину». И мы с ней вместе пошли. Наш главный агроном Денисенко тамадой был, наливает мне стаканчик граненый — это 150 граммов водки. Раньше стопок не было, муж бригадирши перед всеми извинился, что не прав был: «Давайте выпьем за примирение». «Ну давайте!» Чокнулись, а я чувствую: не водка это, а спирт. Агроном хитро улыбается и по второй наливает. Все на меня смотрят, как отреагирую. Я выпил второй стакан, потом третий. И еще глупость сделал: все это пивом запил.

— Упали с ног?!

— Нет! Домой сам дошел. И еще мальца соседского на руках донес. В Благовещенске есть сеть магазинов мебельных «У Денисенко». Так вот, это их основатель Вова тогда был совсем еще маленький — его я всю дорогу нес на себе. Его батя-агроном не в силах был. (Смеется.) Отдал пацана матери, потом мы с супругой пошли к себе в квартиру. Только я через порог переступил, и все! Жена говорит: «У тебя аж пар пошел изо рта». Простоквашей меня потом всю ночь отпаивала. Это был единственный такой случай. Но я всё помню!

Со второго класса учились метать гранаты

Несмотря на все трудности, по словам амурчанина, у него было ощущение счастливого детства.

— Ребенком же по‑другому мир воспринимаешь. Это сейчас оцениваешь и политический, и экономический настрой каждого прожитого периода, а в детстве картошки наелся, бегаешь, тебе весело и хорошо. Отец зарабатывал, огород большой. Жили трудно, но голодными не были. В основном голодали горожане.

Петр Иванович вспоминал, как во время войны к ним в село приходило много женщин из Благовещенска. Они приносили одежду и меняли ее на продукты. Для него мама на сало и картошку костюм выменяла.

— Поношенный, на локтях латки были, и то я доволен был. Сейчас портфели, а мы в школу идем — мешковина через плечо. Довольны были, очень хотелось учиться. Со второго класса у нас было военное дело: выдавали деревянные винтовки, учили метать деревянные гранаты. Преподаватель Евгений Александрович Еркулаев учил нас маршировать. Что‑то не нравится, он плюнет и в сердцах: «Медведя за три года выучивают ходить, а вас никак!» А когда война началась, в школе сразу ввели немецкий язык.

Овсяный квас — секрет здоровья

— Вы что уже, уходить собрались? Нет! Без чая вас не отпущу. Зря, что ли, готовился? — не принимал никаких возражений хозяин.

Ветеран нарезал мясной пирог, достал домашние помидорчики, капусту, которую сам солит по особому рецепту: три дня — и готова!

— А что это у вас такое в банке стоит? — поинтересовался наш фотокор Володя.

— А это мое секретное средство. Вы же спрашивали, как здоровье дольше сохранить. Овсяный квас — самое то. Очень полезный. Утром натощак выпиваю этот квас уже много лет. Мне с Украины прислали рецепт — на самого ленивого. Берешь стакан овса. Но покупать надо не в магазине (он в пакетах целлофановых уже задохнулся — не живой), а на рынке крестьянском. Помыли овес, засыпали в банку трехлитровую, залили обыкновенной питьевой водой и туда 3 ложки сахара. Дать трое суток постоять и потом мутную воду слить. Овес промыть, снова залить чистой водой и добавить одну ложку сахара. Через сутки квас готов. Его переливаем в бутылку и ставим в холодильник. А овес снова заливаем чистой водой и ложку сахара. И так каждое утро. Стакан овса можно использовать 6—8 месяцев. Пока он «играет» — он работает.

Возрастная категория материалов: 18+