Фото: Олег Семенец

«Не важно, сколько ты проживешь, важно — как»

— Катя, про тебя говорят «девушка со стержнем, свистом боевых снарядов ее не напугать». Откуда в тебе это?

— Многие мои родные воевали. Один из прадедов пропал без вести во время Великой Отечественной войны. Константин Иосифович Давидович — его имя указано на стене памяти на площади Победы в Благовещенске. Но была также информация, что он попал в плен, а после освобождения доживал в колонии-поселении на территории Белоруссии. Прабабушке от него приходило письмо. Возможно, так ее проверяли энкавэдэшники: ответит или нет, потому что с пленными общаться было нельзя. Она не ответила — родные запретили. В любом случае мы его любим и помним.

Второй прадед исколесил пол-Европы на легендарной полуторке, подвозил снаряды на передовую. Вернулся живым. Но когда его просили рассказать о войне, он молчал и только плакал. Травма осталась на всю жизнь. Дедушка был кавалеристом, а папа — пограничник: охранял таджикско-афганскую границу, командовал минометной батареей. Мама (она по образованию историк) стояла у истоков первой в нашей области молодежной общественной организации «Интернационалист», которая появилась во время афганского конфликта. Она училась в одной школе и потом на одном факультете с Сашей Сливко.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал  Все самые важные новости короткой строкой

Именно фигура Саши для меня оказалась ключевой. Я знала его родителей, знала, как он погиб: дал из пулемета слишком длинную очередь по скоплению душманов и многих положил, но снайперы успели его засечь… Это был для других ребят урок ценой своей жизни. Саша стал для меня примером мужества и отваги, примером жизни, отданной не просто так, а за какую‑то цель. Ко мне пришло понимание: не важно, сколько ты проживешь, а важно — как. Со временем эта мысль только окрепла.

«Общественник — это свободный художник»

— Не было мысли связать свою жизнь с армией?

— Нет! Когда идешь на военную службу, подписываешь контракт, и твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Она принадлежит государству — это в хорошем варианте, а в плохом — людям, которые могут быть ниже тебя по моральным ценностям, уровню интеллекта. Фраза «Служить бы рад, прислуживаться тошно» актуальна во все времена. Подчиняться тому, кто оказался при должности вопреки, а не благодаря — не могу.

Именно общественный фронт дает относительную свободу, некую компромиссность, дает право отстаивать свое мнение, бороться за правду и делать мир лучше. Общественник — это по факту свободный художник. Он как видит, исходя из этой ситуации, действует. Быть государевым человеком — служить интересам Отечества — можно и на общественном фронте, что я и делаю. Волонтерство и гуманитарная помощь — такая же служба во благо Родины. А система — это не моё.

— Поэтому ты решила уйти из школы?

— На педагогической работе не было времени даже на себя, не то что на волонтерство. Я два года учила детей истории сначала в школе, потом преподавала в кадетском корпусе. И хотя мне прочили большое педагогическое будущее, что я могу стать преподавателем с большой буквы, решила уйти. Отношения с детьми сохранились: дружим, переписываемся до сих пор. Проблема образования не в детях, а в самой системе, которая подавляет личность. Буду восставать против этого как могу. Что я и делала, за что и получала.

Благовещенка променяла фитнес на камуфляжную форму и зону боевых действий. Фото из личного архива

— Разочаровавшись в профессии, многие мучаются всю жизнь. Ты не побоялась всё изменить.

— Это было решение одного дня. Пишу заявление на увольнение, небольшая сумма у меня была, помог дядя, мама что‑то добавила, и я регистрирую обучение на фитнес-тренера. Если тебе не нравится то, чем ты занимаешься, то ничего хорошего из этого не выйдет. Постоянный психологический дискомфорт, насилие над собой приведет к тому, что начнешь болеть. У меня тоже так было: то ангина, то простуда, то еще что‑нибудь. Нервная система посылает импульс: надо что‑то менять. Когда стала фитнес-тренером, все болезни ушли. Потому что ты занимаешься тем делом, которое приносит тебе удовольствие. Это во мне уже говорит психолог. Не нужно стремиться, чтобы было как у всех. Нужно так, чтобы ты был счастлив и доволен.

«Для меня 25 февраля выбора не было»

— С началом СВО, когда в соцсетях массово стали постить картинки за мир, ты одна из немногих жестко обозначила свою позицию: «Я со своими!»

— Мне не важны причины, следствия, обстоятельства. Об этом нужно было думать раньше — когда шли переговоры в Минске (первые, вторые), к чему это привело, кто за это был ответственен. Пока олигархи торговались, в это время уничтожали наших людей. Для меня выбора здесь нет. У кого‑то он был. А у меня нет. Я со своей страной: права она — не права, я буду выяснять это потом. Те, кто следил хоть немного за событиями в Донбассе, всё понимали. Я была в курсе, что происходит у наших границ, от хорошо знакомых мне людей, кому верю.

— Но знать — это не участвовать, информацию могут интерпретировать…

— Поэтому я приняла потом решение: самой поехать и увидеть все своими глазами. На тот момент мне тоже тяжело было все принять, потому что я понимала: могло быть все по‑другому. Дожми до конца в 2014‑м ситуацию, эти территории перешли бы в состав России без кровопролития. Тогда националисты еще не были настолько сильны, как сейчас — когда в них деньги начали вкладывать, обучать. Они возмужали, осмелели, остервенели. И мы попали на все вот это. Сознавать это больно. Но я подумала: «Мои пацаны‑то в чем виноваты?!» Военнослужащие из Екатеринославки в феврале были уже там.

— Почему говоришь «мои», кого‑то лично знала?

— Никого. Но это чьи‑то братья, друзья, одноклассники. Я их не знаю, но люблю и благодарю за то, что они туда поехали. Все! Выложила пост и смотрю: пошли отписки. Одни отошли, а другие стали подписываться. Мои коллеги в тренажерном зале — руководство, тренеры — меня поддержали. Мы все на одной волне.

«К тому, что могу увидеть в Мариуполе, я была готова»

Мариуполь напоминал Грозный в 1994—96 годы.

— Катя, в апреле ты поехала в Мариуполь. Тогда в городе еще продолжалась осада — это была территория кровавого хаоса. Чем оправдан такой риск?

— Я подумала: раз я веду телеграм-канал, мне нужно увидеть все своими глазами. И чтобы нести людям информацию не пропагандистского толка, а живую, я приняла решение ехать. Это было важно для меня самой: понять, что я реально в теме. Я считаю: те, кто сидит дома, наслаждаясь жизнью, не имеют права рассуждать, что они за мир и против войны. Вы там не были. За какой вы мир? Где одних убивают, других морят голодом, над третьими эксперименты проводят, травят каким‑то вирусом, а остальные молчат, потому что так проще? Сегодня большая часть человечества не имеет права говорить, что они за мир. Потому что своим безудержным потреблением сами поддерживают войну.

— Страшно было от того, что там увидела?

— Я внутренне была к этому готова. Зрелище, конечно, тяжелое: на улицах еще не все тела убитых людей были убраны. Залезаю в БТР и вижу боковым зрением чью‑то оторванную ногу… Но у меня не было ни страха, ни отвращения. Я не чувствовала дискомфорта в бронежилете, не паниковала, когда рядом рвались снаряды.

— Потому что сама психолог и смогла выстроить защиту?

— Да, психика была подготовлена. Я изучала Афганскую войну, чеченскую войну — изучала тотально, глубоко, просматривала видео- и фотоматериалы. Мариуполь по своим разрушениям напоминал Грозный времен 1994—96 годов — такой же обгоревший, «сложенные» подъезды. Видно, что за каждый дом, за каждый квартал шли бои. Многоэтажки во время войны становятся смертельной ловушкой. Там, где наверху снайпер работал, танк бил по этому дому, и подъезд просто складывался. Мирных людей в заложниках оказалось очень много. Укронацисты творили там дикие вещи — они прикрывались детьми. Это свидетельства бойцов 810‑й отдельной бригады морской пехоты.

Мариуполь: встреча с бойцами 810‑й отдельной бригады морской пехоты в окрестностях завода Азовсталь. Фото из личного архива

— Они тебе сами об этом рассказывали?

— Да. Как «азовцы» (признанная террористической и запрещенная в России организация) на пулеметные позиции размещали ребенка. И выбора не было: либо спасать своих пацанов, либо этот снайпер их всех «поснимает»… Бойцы батальона «Азов» (признанная террористической и запрещенная в России организация) постоянно прикрывались жителями, оборудовали огневые позиции на подоконниках в жилых домах. Они мариупольцев не считали за людей, для них это расходный материал. Меня потряс случай, когда бабульки пошли воды набрать, а снайперы сверху их просто так отстреливали, как перепёлок возле колонки.

— Сколько ты была в этом аду?

— Два дня. Мы общались с мирными жителями, нашими военнослужащими. Они были из самых разных городов России, но амурчан не встретила. Когда военные отвечали на мои вопросы, глаза старались отводить. Это для них сложный момент жизни. Они до сих пор не могут от этого отойти.

— Ты как профессионал смогла оказать им психологическую помощь?

— Умение выслушать, безусловно все принимая, — это уже сама по себе психологическая помощь. Я понимала их выбор, их драму и то, что им пришлось пережить. И меньше любить из‑за этого я их не стану. Пацаны из 810‑й бригады морской пехоты вспоминали, как они заходили в Мариуполь в феврале. Кто‑то еще не убрал елки новогодние. Заходят в одну квартиру, а там новогодняя елка сверху донизу украшена шарами со свастикой. Нацистскую символику — флаги, литературу — там встречали постоянно.

— Почему тогда говорят, что это русский город, нас там ждали?

— После того как в 2014 году мариупольцы вышли праздновать 9 Мая и батальон «Азов» (признанная террористической и запрещенная в России организация) давил людей танками, в городе начались зачистки, туда массово стали переселять «западенцев». Они занимали все управленческие должности, открыли «библиотеку» — так местные жители называли пыточную тюрьму при мариупольском аэропорте, через которую прогоняли всех, кого подозревали в симпатии к России. Люди рассказывают, что туда можно было угодить просто за то, что русскоязычная девушка обидела молодого человека из батальона «Азов» (признанная террористической и запрещенная в России организация) — не проявила к нему должного внимания. Над бывшими ополченцами издевались так, что… Мало кого оттуда выпустили живым. Я лично с таким человеком разговаривала, смотрела ему в глаза. И после этого кто‑то еще будет мне говорить, что он за мир?!

 «Мы единственные, кто довозит посылки бойцам до самой передовой»  

«Чем быстрее мы доставим всё, что нужно нашим ребятам для холодного времени года, тем лучше. А с огромным грузом велика вероятность где-то застрять». Фото: Владимир Воропаев

— Сколько у тебя подписчиков на телеграм-канале «Зов России»?

— Когда начинала, было около ста человек, сейчас уже более двух тысяч. Я его создала в марте. После того как «Инстаграм» (*соцсеть признана экстремистской в РФ) заблокировали, «Мета» признали экстремистской организацией. Считаю: так и есть. Фишка даже не в том, что они к русофобии призывали. На тот момент это было популярно. Они заблокировали нам возможность давать платную рекламу, а по факту лишили возможности доносить информацию. Демократия европейского образца: ты не можешь высказать свое мнение, которое идет вразрез с их мнением. У меня есть знакомые в Америке, Австралии — они хотят, но не могут подписаться на мой канал. Причем меняли VPN — бесполезно. Идет какая‑то блокировка. Вся эта европейская демократия по факту — выбор в одной плоскости.

Мой канал — это абсолютно добровольческие некоммерческие начала. Никакой прибыли. Естественно, личное время. Как вела его с пятого марта в активном движении, так до сих пор и веду. Я не отличаюсь мягким стилем. Там в основном единомышленники. И число их растет. Знаете, когда наступил перелом и в канал активно пошли подписчики, и пошли переводы на волонтерскую солдатскую карту (я ее так называю)? Когда наши начали вынужденно отходить под Харьковом, многие очнулись: «Что, реально всё так серьезно?!» Говорю: «Доброе утро». Что такое произойдет, я знала еще в мае.

— Откуда?

— Я же была там, видела своими глазами, что происходит. И с военными я на короткой связи. Восточный военный округ — наша группировка V оказалась самой обученной и готовой к боевым действиям, потому что с полигонов не вылезали. Больше ничего говорить не буду.

— Как удается довозить груз до самых окопов? Не сама же ты, смелая девочка Катя, всё это организовала.

— Есть инициативные военнослужащие, которые помогают просто так, тоже за идею. И работаем сообща с ветеранами боевых действий разных войн и конфликтов. Фигура Валерия Вощевоза, председателя регионального отделения РСВА, вообще авторитетно незаменима — любые входы и выходы найдет. Наши люди есть везде. Приезжаю, к примеру, в Рязань, где никого не знаю. Звоню: «Ребята, мы — амурчане, нужна помощь». Машину подгонят, перегрузят, едем дальше. И такая цепочка ветеранского взаимодействия на протяжении всего пути от Дальнего Востока до юга России. Там в условленной точке нас встречает военная машина. Перегружаемся в «Урал» и едем уже на территорию, где ведутся боевые действия. С собой опись груза, различные сопровождающие документы, пропуска, средства защиты — это необходимо для безопасности.

— Людей, готовых оказать гуманитарную помощь, часто смущает фраза: «Лучше деньгами».

— Потому что первый запрос с фронта — это тепловизионные прицелы, бинокли ночного видения, квадрокоптеры. Стоимость сами понимаете какая. Технику можно покупать именно в складчину. Поэтому все‑таки первая необходимость — это денежный перевод, пусть он будет самый маленький, но он пойдет в общую сумму. Солдатская карта хоть и оформлена на мое имя, но находится в региональном отделении РСВА. Всё прозрачно.

Сегодня большой пункт — это рации. Наше Минобороны необходимой связью, к сожалению, военных не обеспечило. Определенные лица за это понесли наказание, а по факту связи нет. Современных «Азартов», которые шифруют сигнал и изменяют радиочастоты много раз в секунду, на всех не хватает. Закупаем обычные «баофенги». Их надо много! Да, они прослушиваются, но альтернативы пока нет. Бойцы уже приловчились: не называют в эфире определенные координаты. А чтобы не прилетало на точку, нужно постоянно перемещаться.

— Волонтеры собирают деньги на коптеры — кто миллион рублей, кто 300 тысяч. Почему такой разброс цен?

— По своему опыту скажу: для корректировки артиллерии, для пехоты лучше взять много коптеров и проще. Пусть они будут без большого зума, с батареей на полчаса, нежели вы купите один за миллион рублей с тепловизором. Коптеры — это такой же расходник, их уводят. Наши ребята на передовой уже шесть штук потеряли: их сбили либо заглушили из дронобойки, посадили и забрали. Когда каждый рубль на счету, многофункциональные дорогие коптеры есть смысл закупать только для спецподразделений, которые выполняют специальные задачи. На тот же миллион можно купить десять коптеров без тепловизора, но их хватит на десять отделений, которые стоят по всей линии фронта. И разведке, и связистам, и танкистам, и артиллеристам, и пехоте по одному коптеру раздадим. Это неотъемлемая часть современных боевых действий.

***

Благовещенка променяла фитнес на зону боевых действий

Нужны тепловизоры и коптеры: что поможет бойцам из Приамурья сохранить жизнь в зоне боевых действий

«Собери аптечку — спаси жизнь»: в Приамурье проводится акция в поддержку Российской армии

«Амурская правда» в соцсетях:

Возрастная категория материалов: 18+