Александр Ярошенко

«Ширвиндт: блеск и печаль ума»

Умер Александр Анатольевич Ширвиндт. Прожита большая и очень яркая жизнь. Ум это понимает, а сердце нет. Сердце просит и хочет, чтобы такие люди, как Ширвиндт, жили вечно. Они штучные. Единичные. И незаменимые. Правда.

Не знаю, за что Бог подарил мне такую роскошь — целую неделю провести в обществе Александра Анатольевича. В 2013 году он был председателем театрального жюри фестиваля «Амурская осень». Был в той команде судей и я.

Александр Ширвинд в 2013 г. возглавил жюри антреприз фестиваля кино и театра «Амурская осень». Фото: Андрей Оглезнев (Архив АП)

Я одним глазом смотрел спектакли, другим — наблюдал за мэтром. На его лице никогда не дрогнул мускул. Ни один и никогда. Спектакли были разные, скажем так. А Ширвиндт с 1957 года преподавал актерское мастерство в легендарном театральном училище имени Щукина. В «Щуке», как говорят в артистическом мире.

После спектаклей был «разбор полетов», который начинал председатель жюри. Посмаковав свою вечно тухнущую неразлучную трубку, он произносил неизменную фразу: «Я сейчас скажу свое мнение. Вы, конечно, можете с ним не согласиться…» Говорил очень точно, в «десятку», мне всегда хотелось, чтобы это слышали артисты спектакля, который обсуждало жюри.

Самое удивительное, у мэтра не было ни одного уничижительного слова. Порой не оставлял камня на камне, но не унижал никогда и никого.

Про дисциплину Александра Анатольевича можно говорить долго. Я много лет профессионально общаюсь с артистами, со многими приятельствую, с некоторыми дружу. Актерскую анатомию знаю хорошо, чего уж там. Опоздать — для многих часть профессии.

Ширвиндт приходил минут на пять раньше оговоренного времени. Тихо так «столбиком» стоит и ждет. Это часть его неотъемлемого человеческого естества.

«Тёзка, тут меня одна болячка старческая мучает. Не найдешь толкового эскулапа?» — попросил меня он однажды. Эскулапа нашел, толкового. Врач понравился Александру Анатольевичу, он вышел с приема довольный. И в ту же секунду меня зауважал. Я это понял по его глазам. А как он вкусно матерился! Мат из его уст не слышался матом — это была музыка, настроенная на мудрости, уме и сарказме.

Я сам любитель и знаток соленого словца, но рядом с Ширвиндтом был просто младенцем. Он так заворачивал! Словесные этажи складывались в небоскребы… Не, не похабно, не мат ради мата. А вкусно. Точно. Снайперски.

— Ты знаешь, на свете есть один человек, в присутствии которого я никогда не сказал матерного слова. Это Наина Иосифовна Ельцина. Мы с ней единожды встретились взглядом, и я понял, что не смогу никогда, — изумлял меня Александр Анатольевич.

«Мат — это первый язык. Первый, а не второй. Только на нем можно сказать все, что происходит с людьми от самого мироздания», — говорил Мастер.

Он иронией и юмором относился к тому, что с его аристократической внешностью в советском кино и театре играть было особо некого. «Морда у меня была эстетствующего белогвардейца, сам понимаешь», — разводил руками Ширвиндт.

Запомнился его рассказ о матери. Мама народного артиста в последние годы жизни ослепла и часто расспрашивала сына о том, что творится в зрячем мире.

«Мать, не горюй — совершенно не на что смотреть!» —невозмутимо сказал сын. Она улыбнулась и велела подойти к ней. Он подошел, мама его крепко обняла.

Александр Анатольевич с женой прожил 67 лет. Супругу называл только Тата.

— Бабы, как ты понимаешь, вокруг меня вились. А мне всегда было лень. Как подумаю про всю эту канитель… Да, ну ее на фиг! — махал он рукой. Конечно, понимаете, что вместо слова «на фиг» у него было другое. Трехбуквенное.

Ширвиндт всея Руси: интервью Александра Ярошенко с народным артистом

К концу нашей недели мы с ним записали хорошее интервью. Это было больше, чем интервью. Это был его искренний разговор с журналистом, которому он доверял. Уже доверял.

Прощаясь, Александр Анатольевич оставил мне свой сотовый телефон.

— Старик, звони в любое время. Главное — не стесняйся. Я адекватный человек, — сказал он мне перед отъездом в аэропорт.

Я, конечно, стеснялся. Звонил по важным делам раза три, не чаще. Единожды зашел к нему в Театр сатиры с дальневосточной икрой. Свежей и малосольной. Уж как он благодарил! Вроде икру в жизни не ел.

— Икра, муйня! Мне главное и очень приятно — твое внимание, ты ее через всю страну пёр, — заметил он.

Александр Анатольевич, дорогой мой человек. Спасибо, что встретились. Моя жизнь была бы намного бедней без нашей с вами недели. Правда.

В царствие небесное вы не верили. Поэтому скажу так: светлая, светлая вам память. Люблю и тоскую.

Цитаты Александра Ширвиндта

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

1. Мне элементарно неинтересно коллективное мышление. Мне больше нравится жить своим умом.

2. Нельзя существовать в круглосуточном, не проходящем чувстве ненависти, раздражения, неприятия, ощущения беды и горя. Должны быть оазисы, просветы. Жизнь-то одна… Так что внутри любого кошмара надо пытаться искать позитивные эмоции.

3. Человеческая душа как самогонный аппарат — заливается туда всякая гадость, а выходит настоящий эликсир!

4. Будем материться тем, что осталось!

5. С возрастом в человеке все концентрируется — все параметры ума и сердца. Но есть еще и физиология, она к 80 годам довлеет над всеми параметрами. Когда тебе ни сесть, ни встать, тогда все подчиняется этому, и «физика» начинает диктовать. Когда встал, а коленка не разгибается, то становишься и скупым, и злым, и жадным. Причем одновременно. А если коленка чудом разогнулась, то все готов отдать, ничего не пожалеть.

Впервые я понял значение выражения «слаб в коленках» лет двадцать назад — оказывается, это когда они, во-первых, болят, во-вторых, плохо сгибаются и, в-третьих, стали слабыми. Обращался к двум знакомым светилам по коленкам — оба дали диаметрально противоположные рекомендации, и решил донашивать коленки в таком виде, как есть, ибо новые мне не по карману.

6. Меня один хороший доктор успокоил. «Даты — это все бред. Возраст человека, — сказал он, определяется не датами, а его существом». Иногда, очень недолго, мне бывает где-то в районе 20 лет. А иногда мне под 100.

7. Трусость — сестра паники. Смерти я не боюсь. Я боюсь за своих близких. Боюсь случайностей для друзей. Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то… «Наше всё» написало очень правильно: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…» Будучи молодым, я считал, что это преамбула и не более. Сейчас понимаю, что это самое главное в романе.

Александр Ширвиндт: «Народ, который в сорокаградусный мороз ест мороженое, победить невозможно»

8. Современный человек испытывает огромный дефицит любви и нежности и превращается в робота. Душа атрофирована, это — ненужный орган. Обо мне лично говорить не приходится: все, что касается любви, ласки и нежности, я уже давно прошел.

9. Говорят, что в семье должно быть полное единение. А на самом деле, мне кажется, наоборот. Моя жена — архитектор, сейчас на пенсии, а раньше была довольно известна в своей области, много работала, у нее свои друзья… Она толком не знает, чем я занимаюсь, и это очень важно. Ну театр, премьеры… Жены, которые растворяются в своих мужьях, — наверное, это очень хорошо и большая помощь. Но, я думаю, в конце концов от этого можно сойти с ума — когда в тебе постоянно кто-то растворяется. А вот параллельное существование — это воздух: у нее свое творчество, у меня — свое. Получается, что не круглые сутки нос в нос. Так и набегает много лет…

10. Не могу сказать, что в жизни мне выпал «счастливый билетик». Но в основных каких-то вещах: родители, семья, брак, дети, внуки, правнуки — у меня все очень симпатично и счастливо. Хотя, конечно, это подозрительно.

11. В жизни главное — это упертость, маниакальная упертость. Хотя будущее человека определит генетика. Я уверен, что воспитание, образование — ерунда. Все зависит от того, что в тебе заложено.

12. У нас с Наталией Николаевной влюбленность была слишком старомодная. 50-й год. Это же середина прошлого века. Ничего себе… Так что наша влюбленность включала в себя все эти невинные «риориты», костры в компаниях, дачные посиделки с танцами и шарадами, нежные вздохи при луне… Ну и кому сейчас могут быть интересны эти ветхие отношения, когда со страниц журналов и по ТВ мы узнаем о настоящей, страстной любви среди джакузи, яхт и бассейнов, зародившейся под палящим экваториальным солнцем Багамских островов.

13. Шекспир был абсолютно прав: мир — театр! Вот, например, смотрю заседание Думы и вижу депутатов, которые годами сидят в этом зале и рта не открывают. Зачем они нужны? Почему они там сидят? И тут я понимаю, что это массовка. Без массовки театр невозможен. Эта театральность существования касается не только Думы, но абсолютно всех сфер нашей жизни.

14. «До студентов я всегда пытаюсь донести простую истину: счастливее, чем эти четыре года в инкубаторе, ничего у них в жизни не будет. Дальше начнутся творческие муки, зависть, интриги, игры случаев, поэтому во время учебы, вбирая в себя все, что можно — было бы от кого, — надо пользоваться своим счастьем на всю катушку».

15. Наше поколение давила цензура, но, если вдуматься, тогда существовала и огромная команда редакторов, эрудированных, потрясающе тонких людей, которые не допускали на выход ничего «ниже пояса» — и в прямом, и в переносном смысле. А сейчас лепи что хочешь, если эфир купил. Конечно, есть таланты: тот же феноменальный Максим Галкин (признан в РФ иностранным агентом. — Прим. авт.), или мой любимый Ванька Ургант, которого я с детства знаю, или Юра Гальцев. Но и они работают без ценза, а, кроме того, обязаны заниматься производством юмора круглосуточно, отчего у них поневоле начинаются сбои вкуса. Они сами это понимают, но сейчас такая рейтинговая конкуренция, что полчаса не шутишь — могут забыть. Гонка за круглосуточностью приводит к бессмысленности.

Фестиваль кино и театра «Амурская осень», 2013 г., красная дорожка. Фото: Андрей Оглезнев, «Амурская правда»

16. Ну вот говорят, нецензурная лексика, нельзя выражаться… Конечно, если матерятся, ругаются — это ужасно! А я так разговариваю, у меня такой язык. Я же не изучал матерный английский. Надо владеть языком страны, в которой живешь. И я говорю языком своей страны.

17. Вкусно поесть для меня — это пюре, шпроты, гречневая каша со сметаной (с молоком едят холодную гречневую кашу, а горячую — со сметаной). Я обожаю сыр. Каменный, крепкий-крепкий, «Советский», похожий на «Пармезан». Еще люблю плавленые сырки «Дружба»… Я воспитан в спартанских условиях выпивки и посиделок на кухнях. В гараже, на капоте машины, раскладывалась газета, быстро нарезались ливерная колбаса, батон, огурец. Хрясь! И уже сразу хорошо. Когда сегодня я попадаю в фешенебельные рестораны… приносят толстые, в переплете из тисненой кожи меню… у меня сразу начинается изжога. Раньше и в ресторанах было проще: быстро мажешь хлеб горчицей, сверху — сальцо, солью посыпанное, махнешь под стакан — и уже «загрунтовался». Ну а потом заказываешь, что они могут добыть у себя в закромах.

18. Компьютеры даже не знаю, с какой стороны втыкают и куда… Когда за компьютером играли мои маленькие внуки, я глубокомысленно им кивал, даже не соображая, о чем речь. До сих пор компьютерная мышка для меня — это нечто живое и страшное, как крыса, а слово «сайт» ассоциируется с чем-то мочеиспускательным. Поэтому, когда надо на сайт зайти, меня сажают перед экраном, как куклу, и показывают.

19. …Другого времени у нас, скорее всего, не будет. И поэтому мы должны жить во времени настоящем, никак самих себя не обманывая.

20. Сегодня полностью девальвированы вечные понятия: если «авторитет», то только криминальный, если «лидер» — лишь политический. Раньше мы неслись к коммунизму, теперь к обогащению. И то и другое — призраки. Кругом бутики пооткрывали, мюзиклы ставим. Во всем на российскую действительность нанизана западная вторичность. И чем дороже, тем вторичнее.

Справка АП

Александр Анатольевич Ширвиндт родился 19 июля 1934 года в Москве. Сценарист, педагог, телеведущий, народный артист России. Обожал рыбалку и футбол, всю жизнь болел за московское «Торпедо». С 1970 года — артист, художественный руководитель и президент Московского академического Театра сатиры. Снялся более чем в 50 фильмах, среди которых — «Зимний вечер в Гаграх» (12+), «Вокзал для двоих» (12+), «Ирония судьбы, или С легким паром!» (6+), «Двенадцать стульев» (6+). Умер 15 марта 2024 года в одной из московских больниц от сердечной недостаточности.

Возрастная категория материалов: 18+