Впрочем, одно в наши дни редкое качество у Журавлева есть. Это обостренное, я бы сказала, болезненное чувство справедливости. Чем обычно занимается 70-летний пенсионер, которого всю жизнь штормило, вы знаете. Но только не Леонид Матвеевич, хотя имеет на спокойную старость все права с момента своего рождения.

— Тринадцать лет я жил под комендатурой, родился и выжил там, где смерть играючи косила всех, особенно детей, — рассказывает Леонид Матвеевич. — На полу мы спали, голодали, ходили в лохмотьях. Лапти да морщни, что шили в спецпоселении из коровьих шкур, — вот и вся моя обувка...

Воспоминания детства, что прошло за колючей проволокой в Магдагачинском районе, давались этому седому как лунь человеку с трудом. Но не потому, что в нем в который раз срабатывал инстинкт самосохранения: чтобы жить, нельзя зацикливаться на горе, на страшных событиях. Уже более двух десятилетий прошло с тех пор, как не стало его несчастных родителей, а Журавлев будто до сих пор слышит отца: «Поменьше об этом думайте, говорите». И мать, убежденную в том, что «все равно справедливость будет». Именно осторожность и вера помогли выжить их семье в нечеловеческих условиях. Ведь тот ужас даже в кошмарном сне нам не приснится: БАМлаг, приказ коменданта «Хотите выжить — копайте землянки!», потом лагерь доходяг Бушуйка. Украдкой посеянные в проплешинах тайги турнепс и просо. Отец, пропадавший месяцами на лесоповале. Запах корочки хлеба, которую он, Ленька, грыз, как мышонок — лишь бы надолго хватило. Младший брат, избитый до полусмерти только за то, что после вспашки собирал перезимовавшую в поле картошку. Долгий путь в школу, что находилась в 40 км от их лагеря спецпереселенцев, и клятва отца: «Я все сделаю, лишь бы вы учились». Комендант Гусев, которого чуть не убил бывший узник лагеря, ставший Героем Советского Союза, Василий Суворов за издевательства над его родителями. Засыпной домик в Сиваках, где промерзали углы... За что все эти муки?! Нет ответа у Леонида Матвеевича.

Терялись в догадках и его отец с матерью. Чем мог помешать советской власти Журавлев-старший с трехклассным образованием, работавший возчиком? А мать? За что ее, беременную, везли в скотском вагоне через всю страну — что была дочерью священника? В чем провинился перед новой властью весь род Журавлевых, в котором репрессиям подверглись тридцать человек? Мне пришлось не раз задавать своему собеседнику вопрос: «Была ли у вас обида на советскую власть?» — пока не услышала это признание: — Подспудно такое чувство было, но только подспудно. Тогда царила мощная идеология. Я был комсомольцем, учился в пединституте. Был коммунистом, преподавал, читал лекции, работал на стройке века заместителем начальника мехколонны, председателем Юкталинского сельсовета. Многие не знали, что я со дня рождения был репрессирован. Жене рассказал о себе правду почти через десять лет после нашей женитьбы. Сыновьям открылся, когда те уже учились в старших классах... Вот, оказывается, как сильно было родительское внушение («Поменьше об этом думайте, говорите»), как долго жил в человеке страх услышать даже брошенное в спину «сын врагов народа»!

Много позже, уже в этом веке, Журавлев услышал другое в свой адрес. Белогвардейцем почему-то назвал его уважаемый в прошлом человек, узнав, что Леонид Матвеевич работает над Книгой памяти политических репрессий. А эти обидные до слез слова: «Что ты носишься со своими книгами», «В своей «Памяти» ты неправду пишешь!» И говорили так не какие-нибудь аполитичные мужики из сельской глубинки, а из начальничков, любящих поучать свою «паству» с трибун. Так что и в XXI веке есть люди, больные беспамятством, а тогда этим недугом невольно страдал весь народ. Слишком памятны были сталинские репрессии, чтобы пытаться искать виновных в массовых репрессиях. Не безопаснее ли забыть, не ворошить прошлое?

Страна выздоравливала медленно. Для Леонида Матвеевича такими переломными годами стал конец восьмидесятых, когда начали рассекречивать материалы о незаконных репрессиях. Нетрудно представить, как он ругал себя за чрезмерную осторожность, когда отправлял запросы в КГБ о своих уже умерших родителях. Когда понял, что они еще при жизни могли бы узнать о своей реабилитации, как заплакала бы старенькая больная мать, не раз говорившая детям: «Все равно справедливость будет»... Только в 1992 году по инициативе Журавлева и его сподвижников было создано Амурское региональное отделение Российской ассоциации жертв политических репрессий. Потому что лишь выздоровев сам, Леонид Матвеевич стал помогать другим лечиться от беспамятства.

— На меня обрушилась лавина дел. Я получил с помощью руководства областной администрации допуск в святая святых — архивы. Переписывался с другими отделениями ассоциации, уточнял данные, слал запросы, отвечал на письма репрессированных, разбирал их жалобы... Лавина судеб — только на севере нашей области и в соседней Читинской в сталинских лагерях умирало около миллиона человек, привезенных из различных уголков Союза. У нас же был репрессирован каждый пятый амурчанин. И я сказал себе: «Пока живой, буду работать. Ради памяти своих близких и земляков я обязан восстановить имена всех незаконно репрессированных амурчан, чтобы люди знали и помнили. Сегодня, завтра и всегда».

На составление первой Книги памяти благовещенцев у Журавлева ушел год жизни, зато из забвения возвращены данные о 5000 незаконно репрессированных. «Цена» областных томов подороже вышла для редактора-составителя — до двух лет жизни на каждый. Потому что, по словам Леонида Матвеевича, «легче подготовить для печати книгу, чем найти деньги для издания».

— Почему? — невольно интересуюсь и в ответ слышу такое... Оказывается, из областного бюджета на издание Книг памяти выделяется лишь малая (иногда даже шестая!) часть требуемых средств. Остальное Журавлев собирает, что называется, с протянутой рукой. Благо есть понимающие люди в руководстве Забайкальской железной дороги, «Тындалес», Благовещенского торгового порта, «Амурского бройлера», Покровского рудника, агрофирмы «Партизан», кондитерской фабрики «Зея»...

Но разве это не обязанность государства увековечить имена своих граждан, которое оно же само незаконно репрессировало? По всей видимости, нет. И это не голословное утверждение. Передо мной выписка из протокола заседания областного Совета народных депутатов от 22 февраля 2006 года, когда обсуждалась просьба Журавлева выделить 150 тысяч рублей из требуемых 375 на издание пятого тома Книги памяти. Вот мнения его участников: «С. Горянский: Я не против народной памяти, но сегодня тоже идут репрессии, однако мы о них молчим. Кто выступит инициатором издания книг о политических и экономических репрессиях 1991 — 1996 годов?» «Н. Дегтярев: Книга нужна, но для специальных библиотек, а не для широкого распространения. Зачем это школам? Все знают, что наши придут к власти, тогда мы опять будем убирать это из школ. Председательствующий: Наши — это кто? Н. Дегтярев: Наши — это те, кто стоит за Россию и Советский Союз...» Значит, миллионы взрослых и детей, прошедших через сталинские концлагеря, — уже не «наши»? К счастью для тех четырех тысяч незаконно репрессированных, которые включены в очередной список жертв политических репрессий, не все в облсовете разделяют мнение Горянского и Дегтярева. Вторая попытка Леонида Матвеевича получить помощь из областного бюджета оказалась более успешной.

— Я всем депутатам уже изданные Книги памяти раздал. Подействовала-таки моя «прививка» от беспамятства. При голосовании лишь один воздержался. Как я радовался этой победе! Народ должен знать глубину трагедии.

— Значит, будет воскрешена из небытия еще не одна тысяча невинных. Сколько всего может быть издано таких томов?

— У меня есть данные уже на несколько томов. Кроме того, готовится к изданию Книга памяти о тех, кто был раскулачен, выслан на поселение. А это более 40 тысяч амурчан.

— Вам, как председателю президиума областного отделения Российской ассоциации жертв политрепрессий, есть чем гордиться.

— Гордиться? Ни в коем случае. Мне бы времени и сил хватило на подготовку очередных томов «Памяти», да и интересы репрессированных надо защищать.

Это еще одна обязанность Журавлева, но уже как секретаря комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при областной администрации. Значит, опять запросы, переписка (в год несколько сот писем по всей стране) и даже участие в судебных процессах, когда нужно отстоять законные права незаконно репрессированных. И в этой борьбе за человеческую память 70-летнему Журавлеву нет равных. Обостренное чувство справедливости говорило в нем и тогда, когда речь зашла о музейных экспозициях, памятниках.

— Вот дислокация подразделений БАМлага на 1 июля 1935 года. Лагеря опутали сетью почти всю область. Тахтамыгда, Ерофей Павлович, Сковородино, Магдагачи, Завитинск, Архара, Андреевка Ивановского района, Белогорск, Зея, Свободный, Тыгда, Ушумун, Селемджинский, Шимановский, Благовещенский районы... А сколько у нас хотя бы скромных, в виде камня, памятников жертвам политических репрессий? По пальцам одной руки можно пересчитать: есть в Свободном, Семиозерке и Семидомке. Причем последний установил сын незаконно репрессированного Николай Петрович Бутовец в память не только о своем отце, но и обо всех сельчанах. Разве не государство должно покаяться в своей вине перед собственным народом?!

Леонид Матвеевич не знал ни бабушек, ни дедов — даже не видел их фото. Из тридцати его репрессированных родственников судьба многих неизвестна. Его «кровником», если мерить сегодняшними мерками, было само государство. «Отомстил» ему Журавлев по-своему. Он обнажает правду о том времени. Каждой строкой, каждой страницей в Книгах памяти, уже написанных, и той, что пишет сейчас. Потому что без правды мы становимся беспомощны.

Возрастная категория материалов: 18+