Анна Толстых так и не нашла могилу дочери.Анна Толстых так и не нашла могилу дочери.

Чужие портреты

О начале войны Анна Тихоновна Толстых узнала из репродуктора на перроне новосибирского вокзала. Она была тринадцатилетней девчонкой и быстро сообразила, насколько тяжелой будет победа. Правда, гитлеровцы еще штурмовали Брестскую крепость далеко, на обагренном кровью западе. Анин эшелон держал курс на восток. Семьи переселенцев из Воронежской области ехали в Приамурье.
Их ждали дома немцев. Не тех, что рвались к Москве и Сталинграду, а наших, амурских, считай — земляков.

Опустевшие усадьбы — холодные и осиротевшие. Их хозяев перед самой войной целыми селами по ночам вывозили на север. Подальше от границы. Поближе к лагерям трудовой армии. Вернутся не все и очень нескоро. Как уже писала АП, немцам не простили их национальности. Сразу тысячи людей чужой крови перестали быть опорой советской власти. Их села принимали новых жильцов.

— Как сейчас помню, встретил нас председатель колхоза Беловицкий. Я приехала с родителями и младшим братом. Распределили нас по домам. Я ведь ребенком была, сразу к игрушкам бросилась. Куклы, машинки железные от немецких детей остались. Им ведь почти ничего с собой брать не разрешили. Сразу обратила внимание, что постройки не совсем обычные, — рассказывает Анна Тихоновна. — Мебель вся деревянная — кровати, столы, даже диваны. Очень аккуратно выполнены. Красивая мебель, у нас такой никогда не было. Помню, еще печки длинные, как лежанки. Духовку откроешь — тепло идет. Хорошо запомнились фотографии на стенах. Незнакомые люди. Семьями. Где они? Какова их судьба? Мы тогда не задумывались особо. Эти портреты куда-то попрятали. Честно говоря, побаивались мы прежних хозяев. Что вернутся, потребуют вернуть жилье, мебель. И игрушки. Но они так и не появились. Говорят, их прямо перед нашим приездом увезли. Всех подчистую.

Нет могилки

Местом пребывания переселенцев стал немецкий колхоз «Источник» в селе Фриденфельд. Он располагался в четырех километрах от села Ключи. Люди в нем жили, работали, приближали победу ударным трудом и ставили трудовые рекорды. В общем — жили, а значит, и умирали. Покойников хоронили на кладбище.

— Я точно не знаю, насколько оно было немецким, но другого кладбища поблизости не наблюдалось, — разводит руками переселенка. — Скорее всего, сначала там только немцы покоились. У меня дочка в 1950 году умерла. Ей было 2 месяца и 19 дней. Там и схоронили. Как многих из «Источника». В том же году колхоз объединили с Ключами, и всех перевезли в село. Нас всего три семьи оставалось до последнего. Мы еще несколько лет в «Источнике» жили. Потом все же переехали. Как-то пошла на кладбище, думала могилку дочкину найти… И спустя годы тоже приходила, под ноги смотрела, у людей спрашивала. Но распахано все. Нет могилки…

К мебельному разбору

Ваня Черников узнал о войне на том же вокзале в Новосибирске, в том же поезде. Правда, в «Источнике» он со своей ровесницей Аней встретился не сразу. Сегодня они хорошо друг друга знают, благо живут в константиновских Ключах на соседних улицах. Изначально его семья ехала осваивать Свободненский район Приамурья. Однако там что-то не заладилось со строительством жилья для переселенцев.

— Нас ехало три сестры и три брата, вместе с мамой, — говорит Иван Антонович. — Получилось так, что под Свободным уже зима на носу была, а жить негде. Всех в «Источник» отправили. Ощущение было такое, что прежние хозяева где-то рядом. Дескать, вышли, вот-вот вернутся. В погребах картошка. Мерзлая, правда, но драники из нее пекли неплохие. У домов огромные горы тыквы заготовленной, даже семечки выбраны. А вот с мебелью туговато оказалось, ее растащить успели. Мы ведь позже других прибыли. Пришлось за свои деньги у соседей покупать. Помню, как коровы немецкие часто приходили. После отправки немцев всю скотину в один сарай согнали. Коровы сбегут и прутся домой по старой привычке.

В Ключах живет родной брат Ивана Антоновича Владимир. Но он плохо помнит те события — маленький совсем был. Третий брат Черников умер и был похоронен на местном кладбище. Захоронение исчезло вместе с другими могилами. То, что погост был именно немецким, Иван Черников не сомневается.

— Ну а каким же ему еще быть? — удивленно разводит руками пенсионер. — Просто так его бы не распахали. Правда, сначала дома в самом «Источнике» растащили, а потом и могилы под посев пошли. Людей к тому времени уже в Ключи переселили. Год не помню. Знаю, что соя выращивалась там, урожаи большие были. Здесь ведь в округе многие земли еще немцами возделывались — почвы плодородные. Нет, возвращения хозяев мы не боялись. Трудно сказать почему. Нас больше японцы беспокоили. Они вон — за рекой. Совсем близко. И войны хотели. А немцы… что немцы?.. Согнали всех в машины да увезли. Жалко их… все ж люди…

Место рождения — Клейнфельд

— Они не так, как мы, жили! — этими словами Нина Петровна Калашникова дает понять — быт немецких поселенцев на Амуре выходил за рамки общепринятых представлений о сельской жизни. А ведь ей в 41-м было всего четыре года. Однако детская память сумела запечатлеть на десятилетия мельчайшие подробности обустройства немецких поселений.

— Дома большие, красивые и длинные. Только в жилую зону сразу не попадешь. Сначала холодная прихожая. Но это по-нашему прихожая, а на деле небольшой коровник. Все очень чисто. Полы шлаком покрыты, поверх него солома. Утром все под метелочку убиралось, свежее стелилось, — делится детскими воспоминаниями Нина Петровна. — После холодной прихожей теплый коридор, дальше кухня, спальни… Подпол глубокий и деревом обшит, а на дне колодец. То есть на улицу за водой не ходили. Все прямо в доме и закрывалось, так что не подступишься.

Семья Калашниковых из Курской области. Так же, как и другие переселенцы, приехали перед войной, поселились в Клейнфельде. При нем немецкий колхоз «Красная звезда». Правда, изначально, еще в 30-х годах, он назывался «Штерн».

Старики помнят крест, что возвышался на местном кладбище. Причем крест не был православным, а скорее католическим. Никто не помнит, как и куда он исчез. И кладбища тоже не осталось.

— У отца собака была немецкая. Гунтом звали, — говорит Людмила Петровна, младшая сестра Нины Петровны Калашниковой. — Большая, красивая и длинная. Наверное, немцев вывезли, а собака осталась. Отец ее приютил, а мы с нею играли.

Людмила Петровна родилась в 1942 году. В ее паспорте местом рождения значится Клейнфельд. Немецкое село, которого больше нет. В 50-х годах всех русских переселенцев перевезли в Крестовоздвиженку. Немецкие названия в паспортах жителей Константиновского района до сих пор не редкость. Но тех, кто носит немецкие фамилии, гораздо меньше.

Похороны с отсрочкой

— Гроб с сестрой опустили в могилу и не закапывали десять дней. Все ждали, что маму из трудовой армии отпустят. Ей нужно было попрощаться с дочерью. Но мама пришла только через несколько месяцев. Сама, на распухших, одеревеневших ногах. Я сразу понял — ее отпустили умирать, — горестно вздыхает Андрей Нейман.
О судьбе этого немца, с которым за честь поздороваться многим жителям Тамбовского района, — в одном из следующих номеров АП.

Уничтоженный Зильбергфельд

Сотни амурских немцев начали расплачиваться за будущую войну задолго до ее начала. Одинаково трагичной оказалась судьба всех жителей села Зильбергфельд. Сегодня о его существовании в Константиновском районе Приамурья не осталось следов. В 1930 году в этом немецком селе был создан колхоз «Энергия». Он объединил 56 дворов, 127 жителей. Это было самое крупное немецкое поселение в районе. Председателем правления был Дик Яков Классович.

13 августа 1938 года его арестовали, а в ноябре следующего года уголовное дело прекращено… в связи со смертью в тюрьме. Село Зильбергфельд и колхоз «Энергия» уничтожены в том же году. Все жители вывезены в трудовые лагеря, 16 местных активистов расстреляны.

За помощь в подготовке материала благодарим краеведческий музей Константиновского района и лично Галину Ивановну Черненко.

Возрастная категория материалов: 18+