«На Украине мы — предатели»

Дым Отечества

Мы сидим в просторной кухне в квартире, принадлежащей тете Натальи Губиной, за чашкой чая. И от этого уюта привычной жизни история о недавнем бегстве из страны, за несколько месяцев превратившейся из родины-матери в родину-мачеху, кажется, пусть и неприятным, но далеким прошлым. Хотя бежали Губины всего несколько месяцев назад.

Наталья родилась в Алтайском крае, но всю сознательную жизнь прожила в Донецке, где они с Александром и познакомились. Сейчас их старшей дочери Насте уже 16 лет, кроме нее, у супругов еще трое детей: 14‑летний Иван, 11‑летняя Кристина и трехлетняя Маргарита. Последние несколько лет семья занималась сельским хозяйством: держали коров, кур, коз, кроликов. «Другого выхода не было — говорит Александр. — Жили с того, что продавали молоко и яйца. Работы не было, а если и была, то очень низкооплачиваемая».

Еще прошлой зимой, когда протестующие в Киеве снова собрались на Майдане и оттуда вместе с запахом жженной резины потянуло ветром перемен, Наталья и Александр почувствовали, что эти перемены будут не в лучшую для них сторону.

— Как только в Киеве появились первые жертвы, мы сразу решили, что жизни больше не будет — будет война. Тетя еще зимой предложила вступить в программу по переселению соотечественников. Мы не раздумывали ни минуты — ситуация была такая, что оставаться было невозможно, — вспоминает Наталья.

На военном положении

Не сразу, но постепенно Донецк перешел на военное положение — закрылись милиция, суды, нотариусы, частные аптеки и магазинчики.

Недалеко от дома Губиных сторонники ДНР установили блокпост, мимо которого Александр каждый день возил детей в школу.

— Там дежурили молодые пацаны — 18—20 лет. Помню, как‑то увидели там дедушку лет под 90. Как его не накормить? Всегда их подкармливали: то картошки вареной и молока завезешь, то печенья и конфет, — говорит Наташа.

Трассу возле дома семьи регулярно обстреливала нацгвардия. В городе ввели комендантский час.

— Перестрелка начиналась около 7 часов вечера, это значило, что к 8 будут бомбить. Мы ночевали в подвале, никуда не выходили днем — максимум магазин и школа, — вспоминают беженцы и рассказывают, как среди жителей произошел раскол на тех, кто поддерживал официальную власть, и сторонников ДНР.

— В магазинах стали продавать украинские товары со скидкой, а российские с дополнительной наценкой, — говорит Александр. — Были объявления о том, что если ты покупаешь российский товар, то поддерживаешь войну на востоке Украины. Женщина из Славянска, которую мы встретили у российского консульства, рассказала, как солдаты нацгвардии вылавливали тех, у кого российские паспорта.

По-настоящему чужими в родном Донецке Губины почувствовали себя задолго до отъезда — когда разговаривать на русском языке на людях стало антипатриотично, а значит, опасно.

— Разговаривать нужно было только на украинском языке. Потому что если мы говорим на русском — мы сепаратисты. Любой мог подойти и сказать мне: «Почему ты не по‑украински разговариваешь?» — вспоминает Наталья.

Патриотизм из‑под палки

Еще острее перемену власти почувствовали на себе дети. По новым правилам, в школе они разговаривали только на украинском языке. А патриотическое воспитание приобрело первоочередное значение и всеобъемлющие масштабы.

— Каждое утро мы пели гимн Украины, — говорит Кристина и, улыбнувшись, запевает «Ще не вмерла України». Тогда ей было совсем не до улыбок.

— Если кто‑то делал ошибку в тексте, его заставляли петь перед всем классом, пока не споет правильно: пели и час, и два. Если на уроке украинского языка мы делали ошибки, нам устраивали еще один урок украинского, — продолжает девочка.

Когда в школе узнали, что семья собирает документы на переезд в Россию, дети Губиных негласно тут же стали «москалями».

— В мае старшая дочь вышла на уроке в туалет, и ей брызнули в глаза газовым баллончиком со словами «ну что, получила, москалька!» Мы неделю лечили ожог глаз. Кристине волосы подпалили, Ивана побили… — делится женщина.

Сбор документов для участия в программе занял полгода. Семья трижды ездила в российское консульство в Харькове, встречая там очереди в 300 человек, желающих стать переселенцами. Дождавшись, когда окончившая 9‑й класс Настя сдаст последний экзамен, семья села в поезд до Москвы.

— Все оставили. Корову — матери, которая отказалась уезжать. Чтобы она с голоду не умерла — пенсии‑то давно не платят. Остальное хозяйство и дом просто бросили, — констатирует отец семейства.

Дорога жизни

Путешествие в поезде Донецк — Москва — отдельная глава семейной истории. Он оказался забит до отказа: на одно место — по нескольку пассажиров. По ходу следования с него сняли больше десятка молодых парней, объяснив это тем, что они военнообязанные и не имеют права покидать Украину. На границе чуть было не ссадили и самих Губиных: Александра — за то, что якобы нельзя вывозить трудовую книжку, беременную Наталью — за надорванную страницу в паспорте.

— Нас мурыжили часа четыре и выпустили только после того, как мы заплатили. Но как только мы пересекли границу — гора с плеч свалилась! Русские таможенники и пограничники отнеслись к нам по‑человечески, — вспоминают переселенцы.

Первый шок в России семья испытала от московских цен, которые оказались в пять раз выше донецких.

— В Токуре цены в четыре раза выше, чем у нас, — говорят Губины. В целом расходы на переезд составили почти 200 тысяч — если бы не помощь родственников, им просто не на что было бы переезжать.

«Люди помогли быстрее, чем чиновники»

С особенностями российской действительности Губины столкнулись в Благовещенске.

— Нам нужно было пройти медосмотр, но выяснилось, что врачи находятся в разных корпусах больницы, разбросанных по городу. С помощью родных мы прошли всех врачей за три дня. Но в больнице встретили другую украинскую семью, у которой на медосмотр ушло 11 дней, — говорят переселенцы.

По приезде в Токур от перенесенных волнений у старшей дочери случился сердечный приступ. В местной больнице Губиным сказали, что медуслуги для неграждан России — платные. Только спустя некоторое время удалось доказать, что участникам программы по переселению положено бесплатное медобслуживание.

— Выяснилось, что у нас в районе сотрудники миграционной службы не знают про программу переселения. Больше двух недель у нас ушло на то, чтобы подать документы, — объясняет дядя Натальи Сергей Стодоля. — Только после того, как семья получит регистрацию временного проживания, они могут устроиться на работу, получать денежное пособие.

Пока неповоротливый механизм господдержки набирает обороты, людская помощь к Губиным уже подоспела: местные жители снабдили семью одеждой, а поселковые предприниматели продают продукты по себестоимости. Не так давно переселенцы получили в подарок от «Амурской правды» и неравнодушных амурчан новый холодильник. Его купили на средства, собранные в ходе акции «Согреем сердца».

Глава района выделил для семьи Губиных благоустроенный дом недалеко от школы.

— У меня в прошлом классе было больше 20 человек, а здесь — я третья в классе, — рассказывает Кристина, успевшая перезнакомиться со всеми немногочисленными жителями Токура.

Эта зима для украинских ребят будет необыкновенной — в Донецке от занятий в школе освобождали уже при –18 градусах на улице, а в Токуре учатся даже при –45.

В Селемджинском районе из фермеров Губиным придется переквалифицироваться — скот здесь давно никто не держит. Местные жители все больше работают вахтами на золотодобыче. Александр, всю жизнь проработавший водителем, надеется, что на одном из рудников для него найдется место. Наталья планирует заниматься детьми и зарабатывать шитьем на дому. А пока маму большой семьи ждет ее основная работа — в середине октября у Губиных родится еще один сын, который станет россиянином даже раньше родителей.

Возрастная категория материалов: 18+