Секрет продуктивности: живи, как Лев Толстой

— Советский Союз закончился, писатель сегодня находится вне закона, пенсии ему не начисляют, никто ему ничего не должен. Поэтому, чтобы писатель получал какие-то копейки от своего труда и мог на них жить, приходится  работать с огромной интенсивностью. «Захарочасы» даже в одном ряду не лежат с «быковочасами», потому что Дмитрий Быков в 48 раз больше делает, чем я. И есть еще несколько людей, работающих в таком же совершенно бесподобном ритме. Александр Проханов в год пишет по новому роману, плюс  по сто колонок в течение года,  при этом он 1938 года рождения, ровесник Высоцкого. Дмитрий Быков вообще пишет по 148 колонок в год, каждый год выдает новый роман, да еще стихи, да еще лекции по стране, да еще успевает раздать штук 600 интервью. Кстати, когда у нас об этом зашел разговор с Александром Прохановым, он пошутил: «Это не Быков, это стадо быков».

У моей работоспособности есть объяснение. У меня четверо детей от одной жены. Я всегда это уточняю, и с тех пор писатель Михаил Елизаров, чтобы меня как-то уесть, стал говорить: «У меня одни ребенок от четырех жен». Так вот, у меня четверо детей, и они все время хотят есть, что-то ломают, переходят из класса в класс. Им все время что-то нужно. Девочка ходит на конный спорт и на скрипку, ей надо то скрипку, то коня. Старшему сыну пора поступать, поэтому он вообще везде дополнительно занимается. И единственный мотор всего этого многоголового, многорукого и многоногого чудища – я. Поэтому я много работаю, если я остановлюсь, то остановится все вокруг меня.

Это очень важный момент для людей, занимающихся литературой. Знаю многих коллег по ремеслу, которые говорят: да ну, семья — это лишнее, это будет мешать творчеству, дети пусть растут на стороне, я же творец, я хочу творить. Но у них ничего не получается. Как только ты ничего никому не должен — ты меньше работаешь. Если хочешь прожить подольше, живи как Лев Толстой — нарожай детей 13 штук, чтобы их кормить всю жизнь.

У меня четверо детей от одной жены. Я всегда это уточняю, и с тех пор писатель Михаил Елизаров, чтобы меня как-то уесть, стал говорить: «У меня одни ребенок от четырех жен»

О расколе между писателями

— Литература всегда была и есть территорией конфликта. К расколу в литературе не надо так тревожно относиться, это нормальное состояние. Мы люди со своими убеждениями — идеологическими, эстетическими. История помнит драки между футуристами, литературные конфликты были и в золотом веке, и в серебряном. В 70-е годы при советской власти литература распалась на славянофилов и западников. В 90-е годы тоже был раскол между Евтушенко и Прохановым. Эта почти гражданская война в писательской среде сегодня немножко нивелировалось, мы на одних тусовках стали друг с другом встречаться, спокойно общаться.  Но ситуация с Крымом опять развела писателей по разные стороны. Есть правда Улицкой и Акунина, и есть правда Проханова и Лимонова.  Это нормально. Это возвращает литературу в привычный для России статус, когда люди, даже не читая книг, сверяют свое мнение с мнением писателей. И это тоже нормально, потому что писатели не самые глупые люди, и они могут формулировать как-то более мудро, оригинально и глубоко, чем некоторые политики. И в целом это благая ситуация для литературы.

Петь хочется

— Не все можно выразить в литературном творчестве, что-то хочется и спеть. Я бы пел, но у меня нет для этого данных. И очень вовремя появилось такое направление, как рэп. В нем я могу себя реализовать и от этого получаю очень большое удовольствие. Музыка — это совместное действо, мне это нравится. В моих музыкальных проектах участвуют известные люди — Константин Кинчев, Саша Скляр, молодые музыканты тоже участвуют, недавно записали клип с рэпером РИЧем. Это все мои товарищи, которым интересно  вместе со мной попеть и позаписывать. Кто-то на рыбалку ходит, кто-то — на охоту, а я вот песенки пишу. Рецензий на свои книги я уже практически не читаю, потому что сам все давно уже про это понял, а вот про песенку что-нибудь напишут — я это в интернете нахожу, читаю, думаю — да, приятно.

Ситуация с Крымом опять развела писателей по разные стороны. Есть правда Улицкой и Акунина, и есть правда Проханова и Лимонова

Почему не сложилась чеченская проза

—  Я об этом феномене не раз размышлял. Выше образцов военной советской прозы в мировой литературе ничего нет. Но все эти писатели — и Астафьев, и Бондарев, и Бакланов — они писали не сразу после войны, а с серьезным заступом. Если посмотреть их биографии, за это время они все отучились либо в литературном институте, либо на высших литературных курсах. Это важный момент. Никакой даже самый аномальный человеческий опыт не позволит написать так, чтобы это стало фактом литературы, а не просто человеческим документом. Почему в России не сложилась проза афганская и проза чеченская? Не только потому, что сила войны меньше. Занятие литературой — это мастерство. Никто не начинает плотничать или столярничать, если он не умеет этого делать. Для меня филологическое образование — серьезная фора в отношении к собратьям по ремеслу. У меня весь свод классических текстов уложен в голове, все, что связано с историей, философией, русским языком, тоже прошло через мое сознание. Литература — это профессия, этому надо учиться.

У Лермонтова было две командировки на Кавказ

— Меня часто спрашивают, почему я себя не берегу, езжу на Донбасс, высказываюсь  и так далее. Но если обратиться к традициям русской литературы, то все поэты и писатели золотого века воевали и совершенно не берегли себя так, как нам и не снилось. Герой-гусар Денис Давыдов принимал участие в нескольких военных кампаниях. У Лермонтова было, как бы сейчас сказали, две командировки на Кавказ, причем он шел в гущу поединка, это была не дистанционная война — люди в буквальном смысле резали друг друга. У Пушкина было порядка 30 дуэлей, он так себя берег, что не знал, как убиться поскорее. В числе сосланных декабристов было 26 поэтов, Пушкина они берегли, но себя — никак. И оглядываясь на всех этих персонажей, я понимаю, что я-то себя как раз и берегу, и может даже чересчур.

Представление о русском писателе как о каком-то «исусике на тонких ножках», который все время плачется, неверно. Да, русский писатель гуманист, защитник маленького человека, он возвышает свой голос против держиморд и монархов. Но при этом он в тотальной ответственности за народ, за язык и за географию страны. Это очень важный момент. 

У Пушкина было порядка 30 дуэлей, он так себя берег, что не знал, как убиться поскорее. Я-то себя как раз и берегу, и может даже чересчур

В западной литературе не с чего падать в обморок

— Недавно прозвучало, что русская литература безнадежно отстала от западной. Но при этом не называется ни одного имени — кто эти Лев Толстой или Достоевский зарубежного разлива? Я неплохо знаю западную  литературу, все 14 моих книг переведены на иностранные языки, и в силу этого я постоянно перемещаюсь по западным странам на презентации своих книг. Чтобы  не ударить в грязь лицом, я честным образом начинаю читать местную литературу. Может, я что-то упустил, но в целом картина ясна. Есть Джулиан Барнс в Англии, есть Орхан Памук в Турции, есть еще пять-семь имен. Но если «Каменный мост» Александра Терехова грамотно перевести, это будет такой высший пилотаж мировой словесности, что мама не горюй. Отличный роман «Лавр» Евгения Водолазкина, Михаил Тарковский отлично пишет прозу в почвенническом направлении. Русская литература являет достаточно серьезное разнообразие, которое вполне конкурентно со многими литературными традициями. Никакой дистанции между  западной и нашей литературой нет. Сами французские издатели говорят, что их литература с русской просто несопоставима. Нет там таких имен, чтобы они возвысились над нами, а мы упали в обморок. Это обычный наш скептицизм, привычка считать, что вот на западе все хорошо, а у нас не очень. Да все у нас развивается — прекрасно пишут Сергей Шаргунов, Герман Сагдуллаев, Михаил Елизаров. Романы Алексея Иванова, особенно его последний роман «Ненастье», — тоже неплохие образцы прозы. 

Без конца приходится слышать, что русская проза местечковая, она только русским интересна. Вот это меня поражает и добивает. Любая мировая проза — местечковая. Что такое «Анна Каренина», которую экранизируют каждые 15 лет с главной кинематографической звездой? Это местечковый роман про петербургские страсти. Тогда и Орхан Памук — местечковая проза, и Фолкнер, и Хемингуэй, и Джек Лондон, и Марк Твен, и Томас Манн. А про что нам писать? Про Эфиопию? Все описывают человека, это высшее проявление неместечковости, это понятно и близко миллионам людей в мире. Ну разве что «Приключения Незнайки на Луне» — не местечковый роман, потому что Луна для всех общая. 

Без конца приходится слышать, что русская проза местечковая. Любая мировая проза — местечковая. Ну разве что «Приключения Незнайки на Луне» — не местечковый роман, потому что Луна для всех общая

О пиратстве

—  Мой роман «Обитель» последние 8 месяцев был самой продаваемой книгой в России. Если его еще и скачивали — то вообще тогда хорошо. Когда у меня нет денег, я  рассуждаю как Никита Михалков, и думаю, что за пиратство надо привлекать к ответу.  Если есть деньги, то считаю, как Сергей Шнуров: «Да скачивайте на здоровье, у меня и так все хорошо». Меня часто пытаются  втянуть в антипиратские акции, я сначала отказывался. Думаю, может, у человека на еду нет денег, а его в тюрьму посадят только за то, что он хочет почитать. Но потом мне показали дом на Филиппинах, где живет владелец основных пиратских ресурсов. У меня такого дома нет и не будет никогда.  Думаю, ну ладно, надо поучаствовать в антипиратских акциях.

Ни Пелевин, ни Улицкая в толстых журналах не печатаются

— Раньше толстые журналы презентовали новые романы известных писателей. Сегодня ситуация другая — издательствам выгодно, чтобы книга продавалась в больших количествах, поэтому им не надо, чтобы она проходила через толстый журнал. Ведь тогда издательства могут потерять три-пять тысяч читателей, это упущенная прибыль. Поэтому ни Пелевин, ни Сорокин, ни Улицкая, ни Водолазкин, ни Терехов с какого-то момента больше не публикуются в журналах. Я из уважения к толстым журналам, которые моя семья выписывала в советские времена, оговариваю время от времени в договоре с издательствами, чтобы мои тексты хотя бы частично проходили через литературные журналы. Что-то у меня выходило в «Нашем современнике», что-то — в «Новом мире»,  просто чтобы поддержать всю эту историю.  В толстых журналах сегодня можно искать новые имена, они там появляются, и очень внимательный читатель может открыть там нового Распутина, Проханова или Прилепина.  Один из моих самых любимых писателей Михаил Тарковский появился именно в толстых журналах, и до сих пор он является востребованным не книжным, а толстожурнальным писателем. 

О Годе литературы

— Год литературы — это не лишнее. Вся вертикаль власти живет в контексте государственных задач. Если президент сказал, что у нас Год литературы, главные в регионах тут же вызвали своих министров культуры, выдали им денег на мероприятия. В регионах открывают мемориальные доски писателям, ставят памятники, переименовывают улицы. То есть хоть что-то делают.

Но в идеале было бы, если бы на телевидении вместо рекламы стирального порошка или каких-то бесконечных лекарств каждый час говорили бы про Есенина или Гумилева, показывали бы литературные проморолики, делали бы мгновенные впрыскивания в зрителя литературного вещества. Вот это был бы Год литературы, это было бы реальное  влияние и на продаваемость книг, и на посещаемость библиотек. 

Возрастная категория материалов: 18+