О чем просит музейщиков мир духов

В фондах Амурского областного краеведческого музея имени Новикова-Даурского хранится удивительный артефакт — костюм черного шамана Александра Ростолова из рода Ниноган. Места кочевок этих эвенков были в бассейнах рек Уркан, Ольдой, Тында, Большой и Малый Джелтулак. У музейщиков собрана большая коллекция предметов шаманского культа северных аборигенных народов, некоторыми они поделились с филиалами в районах Приамурья, но этот экспонат особенный. Его история окутана мистикой, которую не могут отрицать даже закоренелые материалисты.

— Александр Ростолов был черным шаманом больше 12 лет. По эвенкийским меркам, это большой срок. Деление на черных и белых ошибочно связывают с понятиями «добрый» и «злой». На самом деле отличаются их функции, — пояснила экскурсовод Наталья Комарова. — Белый шаман более слабый — он общается только с верхними духами: может влиять на погоду, что‑то предсказать, помочь семье в рождении детей. Лечить он не может. Болезнь — это от злых духов. Общаться с нижним миром, находить хворь и выгонять ее из тела может только черный шаман. Ростолов был очень сильным черным шаманом — у него восьмой уровень силы. Всего их двенадцать. Верховным считают того шамана, кто достиг 12‑го неба.

Шаманский кафтан в экспозиции висел с 1988 года, а после реставрации находится в фондах, где для его сохранности созданы особые условия. И пока он выставлялся, в зале археологии происходили странные вещи.

Металлический человечек с крыльями на шаманском костюме — агды, самый грозный дух грома и молнии. Фото: Амурский областной краеведческий музей

— Можно верить или не верить в духов, но очень часто посетители боялись артефакта, говорили: «Такое ощущение, что он живой». И эвенки говорят, что, подходя к костюму, испытывают необычное чувство. Часто после экскурсий мы находили рядом конфеты или печенье — посетители пытались задобрить черного шамана, поднося ему подарки. А еще рядом чум стоял — он и сейчас так же, кстати, стоит. И над чумом всегда была закопченная стенка. Мы думали, что это грибок: как ни забеливали, как ни замазывали, но чернота вскоре опять проступала. Сейчас, когда в зале висит другой шаманский костюм, такого не происходит — стена остается белой, — констатируют музейные работники, делая одно уточнение. — Но на втором шаманском костюме нет бамулов — двуглавых птиц, как на кафтане Ростолова. Это духи-помощники, которые, по словам эвенков, служат защитой от светлого человека, веры русской.

Шаманская одежда — целая энциклопедия. Кафтан черного шамана рода Ниноган из шкуры медведя шили незамужние девушки. На нем 29 фигурок духов-помощников, самый сильный агды — дух грома и молнии в виде металлического человечка с крыльями, а волосы, как языки пламени. Чтобы не принес никому беду, глаза прикрыты металлической пластинкой. Только когда вызывал духа, шаман открывал ему глаза.

Умирая, шаман должен освободить своих духов-помощников, а если он сам не смог это сделать, то одежду его вешали над могилой, где она должна истлеть. Трогать нельзя: иначе духи не выйдут на свободу, будут маяться, создавая опасность для людей. Но дело в том, что в музей костюм передал не эвенк, а начальник Верхнеселемджинской охотоустроительной партии. Это было еще в 1933 году. В те годы называться шаманом было опасно — их уничтожали, и ритуалы в стране торжествующего атеизма были запрещены. Эвенки всего боялись, шаманское одеяние отдавалось якобы добровольно.

— Когда мы еще только начинали работу над экспозицией, — вспоминает Наталья Комарова, — мне три года снились странные сны. И не только мне одной. Для ученого-этнографа Анатолия Мазина эвенки делали защитный коврик нону, чтобы духи его не трогали. Сколько раз замечала: когда подходишь к фондам, где хранится одеяние черного шамана Ростолова, иногда дрожь внутри возникает. Однажды приснилось, будто я иду по улице, ко мне подбегает собака и лижет мою руку. И говорит человеческим голосом: «Я — собака шамана, я знаю, что ты — не шаман, но ты можешь найти такого шамана, который нас освободит, чтобы мы могли опять помогать людям». Рассказала это эвенкам на Селемдже, они ответили: «Помочь не можем, сейчас у нас нет своего шамана, надо искать».

В голодные довоенные годы в городе пропадали дети

Фото: Архив Амурской области

Когда я училась на третьем курсе Благовещенского пединститута (это был 1982 год), мы с мужем снимали комнату в деревянном доме на улице Октябрьской у бабушки-старожилки. Ей тогда шел уже 96‑й. Детей бог не дал, родственников тоже не осталось в живых, а муж — горячо любимый ею Ваня-энкавэдэшник — не дожил и до 70 лет. Высокая и статная, даже несмотря на преклонный возраст, Мария Николаевна (она требовала, чтобы ее называли только по имени-отчеству) была великолепной рассказчицей. А еще она пекла пирожки с капустой — большие, как лапоть, вкусные и сытные. Иногда ко мне приходили подружки-студентки, мы пили чай и слушали рассказы хозяйки о тяжелой жизни в деревне, политических репрессиях и послереволюционной жизни благовещенцев. Бабушка рассказала нам легенду о том, что еще до войны — в голодные тридцатые годы — в Благовещенске пропадали дети. Слухи ходили самые разные — якобы их воровали и тайно вывозили в район Тайваня, где убивали, чтобы потом «пустить на пирожки». История казалась совершенно неправдоподобной, но врезалась в память на всю жизнь.

И вот спустя столько лет я узнаю, что в тридцатые годы в Благовещенске, оказывается, была массовая детская смертность. Эти факты скрывались. Но рано или поздно все тайное становится явным. Долгие годы в Амурском областном архиве под грифом «совершенно секретно» хранилось Постановление «О состоянии дома матери и ребенка» от 31 декабря 1934 года. На сегодняшний день оно рассекречено.

— Там говорится, что «из‑за отсутствия какого‑либо внимания и заботы в постановке работы дома матери и ребенка, прежде всего бывшего заведующего З., смертность детей за 1934 год составила 39 процентов — умерло 57 детей, — рассказала архивист Ирина Попова. — Умершие дети не хоронились по 4—7 дней. Погребение проходило без соответствующего оформления. Имелись случаи погребения детей скрыто во дворе дома ребенка». Дети умирали от недоедания, потому что «отпускавшиеся на снабжение фонды разбазаривались. Заведующая домом ребенка <…> не только не принимала мер по устранению безобразий, но и сама занималась пьянством, разбазариванием продуктов». Это закрытое дело рассматривалось на бюро обкома. Директора дома ребенка исключили из партии и предали суду. Долгие годы на документе был гриф «совершенно секретно». В газетах об этом не писалось. Но информация просочилась в народ и, конечно, могла послужить основанием для легенды об исчезновении детей.

Вьетнамки отказались спать на белых простынях

Фото: ok.ru

В середине 1980‑х на Благовещенскую хлопкопрядильную фабрику прибыли вьетнамские рабочие — это делалось по межправительственному соглашению между Вьетнамом и СССР о профессиональном обучении вьетнамцев на промышленных предприятиях. Приехали 200 вьетнамок, а во главе этого десанта стояли семеро мужчин-переводчиков.

Предварительно в коллективах цехов побывал лектор из общества «Знание» и рассказал о климате Вьетнама, животном и растительном мире, обычаях народностей. Казалось, все предусмотрели, но вышел один конфуз. Вьетнамцев поселили в одно из трех фабричных общежитий, закупили для зарубежных гостей новенькое постельное белье — такое белоснежное. Никто не подумал о том, что во многих странах Юго-Восточной Азии, в том числе и во Вьетнаме, белый — цвет траура. Заходят вьетнамочки в комнаты, а там постели белые, словно бы для них саваны приготовили. На лицах — дикий испуг. Никто не мог предположить такой трагической реакции. Пришлось руководству «хлопки» закупать белье в цветочек, хотя во времена тотального дефицита сделать это было непросто.

— Я тогда работал слесарем-ремонтником на фабрике, — вспоминает бывший журналист Евгений Гончаров, который может часами рассказывать байки и зарисовки из жизни любимого города и его горожан. — Вьетнамки приехали зимой, им выдали одинаковые драповые пальто с цигейковыми воротниками и валенки. В первые дни посещения фабричной столовой у многих случилось расстройство желудка, потом начались простудные заболевания. Наконец они адаптировались к нашему рациону и климату и вышли в цеха. Водку не пьянствовали, работу не прогуливали и в очередь на квартиру не вставали — идеальные работницы! Потом, когда язык межнационального общения был найден, мы узнали, что среди этих хрупких женщин было несколько зенитчиц, отбивавших атаки американских бомбардировщиков.

Благовещенцы к вьетнамцам относились дружелюбно, хотя некоторые опасения все же были. Поговаривали, будто из тропиков они завезли к нам в город какую‑то экзотическую болезнь. «Амурская правда» проверяла этот слух у известного, ныне уже покойного профессора Фигурнова. «Это неправда. А вот гельминтами действительно все вьетнамцы были заражены, — ответил тогда Валентин Фигурнов. — Но все гельминты, которых мы у них выявляли, в принципе нам известны — никакой экзотики. Пришлось делать профилактику».

— Освоившись, вьетнамки начали скупать в аптеках аспирин, анальгин, стрептоцид и другие лекарства без рецепта, потом они очистили хозяйственные магазины от алюминиевой посуды, затем настала очередь электрических утюгов и вентиляторов. Зачем они скупали все это? Отсылали домой, где в магазинах было вообще шаром покати. Тогда мы, советские, поняли, что, несмотря на тотальный товарный дефицит в нашей стране, живем еще более-менее хорошо, — улыбается Евгений Гончаров. — Распался Советский Союз, закрылась «хлопка», вьетнамцы уехали к себе на родину. Но несколько молодых девушек остались в России, выйдя замуж за русских парней.

Блаженный Иван собирал деньги на храм

Фото: Архив АП

В 1997 году горожане решили возвести кафедральный собор в честь Благовещения Пресвятой Богородицы на месте первого в городе православного храма, разрушенного в советские годы. Строительство велось долгие шесть лет. Начало работ совпало с тяжелым для страны экономическим кризисом. Деньги собирали всем миром — предприятия, предприниматели и частные лица. Как это принято, по городу стояли ящики для сбора пожертвований.

— В те годы я работал в газете «Благовещенск», — вспоминает Евгений Гончаров. — Частым гостем нашей редакции был Иван Иванович Орлов. Когда‑то он работал водителем пассажирского автобуса, занимался в автоколонне общественной работой и был рабкором «Амурской правды». А потом стал обитателем дома ветеранов и безобидным «инвалидом ума». Внешность выдавала его с головой — из‑под рубашки видна тельняшка, борт пиджака увешан разномастными значками, и всегда улыбка до ушей. Он приносил нам свои некультяпые заметки на разные темы. Иногда я брал какую‑то из них, доводил до кондиции и пускал в печать, а потом жалел о содеянном — номер газеты только вышел, а Орлов уже тут как тут с целым ворохом новых виршей. Когда началось строительство кафедрального собора, Иван Иванович с благословения архиепископа Гавриила пошел в народ собирать деньги на храм. Он всем показывал это письменное благословение. И раз в неделю приносил в редакцию тетрадку со списками такого содержания: «Семья Петровых. Мама Вера дала 10 рублей, папа Толя дал 10 рублей, дочка Катя дала 15 рублей». Эти списки мы публиковали в газете. Не упускал Иван Иванович случая, чтобы и с нас, журналистов, взять взносы: «Дайте хоть по десять рублей — на эти деньги все равно ничего не купишь. А я вас тоже в список внесу». И смотрит на нас своим наивным взором — как ему отказать. А потом Иван Иванович куда‑то исчез. Я звонил директору дома ветеранов, он сказал, что умер Орлов от диабета. Кафедральный собор давно построен. Ивана Ивановича Орлова нет в списке меценатов. Но не ради мирской славы он старался.

​К названию Благовещенска привели две славные битвы

«Почему первый храм на амурской земле назвали именно в честь Благовещения? Ведь его могли назвать Святотроицким, Рождественским, в честь Спаса или Вознесения Господня? Я много лет задаю этот вопрос амурчанам — еще никто не ответил точно», — говорит кандидат географических наук Виталий Ямковой.

В картографии есть раздел «топонимика» — наука о названиях. И если жителей амурской столицы спросить, почему наш город называется именно Благовещенском, версий можно услышать много. Самый распространенный ответ, который мы получили: «От словосочетания «благая весть». Когда казаки послали в столицу Российской империи известие о покорении Амура, царь сказал: «Какая благая весть!» Отсюда и пошло название — город благой вести». Другие считают: «Город назвали в честь религиозного праздника Благовещения». Кто‑то отвечает: «Такое название предложил Святитель Иннокентий». Четвертый вариант: «Имя городу дали по заложенному в год его основания храму во имя Благовещения Пресвятой Богородицы».

— Но почему первый храм на амурской земле назвали именно в честь Благовещения? Ведь его могли назвать Святотроицким, Рождественским, в честь Спаса или Вознесения Господня? Я много лет задаю этот вопрос амурчанам — еще никто не ответил точно, оказывается, многие не знают нашу глубинную историю, — констатирует кандидат географических наук, доцент кафедры географии БГПУ Виталий Ямковой. — А предтечей будущего названия храма стали две славные победы наших казаков: в битве у Ачанского острога возле устья Сунгари 24 марта 1652‑го и три года спустя при обороне Кумарского острога к северу от города — штурм произошел опять же накануне Благовещения Пресвятой Богородицы 24 марта. Удивительное совпадение. Исход сражений тоже был сродни чуду: в первом русских было в 15 раз меньше, чем дауров и маньчжуров, а во втором — в 20 раз меньше, но они побеждали! Казаки посчитали это знаком свыше. Они с особым почтением относились к Благовещению. Когда Муравьев-Амурский уезжал на переговоры в Айгунь, и Святитель Иннокентий закладывал первый кирпич в основание будущего храма 8 мая 1858 года, то вспоминали две эти давние славные победы, произошедшие в канун Благовещения Пресвятой Богородицы. Поэтому решили назвать в ее честь храм, который затем дал название новому городу. Переговоры тоже прошли удачно — Айгунский договор навсегда закрепил левобережье реки Амур за Россией без единого выстрела.

Бюст Уралова похитили из театра и требовали выкуп

Весной 1993 года Амурский областной драматический театр был закрыт на капитальный ремонт, а труппа временно переехала в другое здание — сегодня это Арбитражный суд Амурской области. Внутри здания театра все ободрали, на том и встало — деньги кончились. В театральном фойе долгое время был полный разгром: доски пола сняты, остались только балки, кругом мусор и пустые бутылки. На этом неприглядном фоне возвышался постамент, а на нем — каменный бюст первого режиссера театра Николая Уралова, который по каким‑то причинам не смогли вывезти до ремонта. Потом бюст исчез неизвестно куда. А потом в одном из городских СМИ появилась информация, что известный художник требует за Уралова выкуп у местной Мельпомены.

— Я в курсе этой полудетективной истории, — рассказал Евгений Гончаров. — Сам видел брошенный бюст отца-основателя театра. Как‑то встретил в горпарке двух театральных дам, говорю: «Пошлите со мной троих мужчин актеров, и мы на каком‑нибудь куске брезента перенесем бюст — расстояние‑то всего триста метров». Они давай на разруху в стране жаловаться… Через некоторое время захожу в гости к известному благовещенскому скульптору, смотрю: у него на кухне стоит тот самый Уралов. Он объяснил, что случайно увидел, в каком неприглядном виде стоит скульптура, что у нее уже и кончик носа отколот, нанял двоих мужиков и грузовик, привез к себе и отреставрировал. Наконец‑то здание театра отремонтировали, началась подготовка к торжественному открытию. И вдруг читаю новость: пропавший бюст Уралова найден, присвоивший его человек требует выкуп. Удивился, встречаю того самого скульптора, а он возмущается: «Да я сам предложил театру забрать Уралова и в шутку сказал, что неплохо бы возместить мне затраты на перевозку бюста — две бутылки водки». Открытие обновленного театра состоялось, и театральная жизнь вошла в свои берега. Бюст Уралова, как и прежде, стоит в фойе, только в противоположной стороне. Если вы очень внимательно присмотритесь к нему, то даже не заметите следов реставрации. Качественная работа.

У директора Амурского областного театра драмы Татьяны Бединой своя версия.

— Я этой байки не знаю. Возглавила театр уже в 1997 году, когда ремонт еще шел, а бюста Уралова не было. Долгое время мы не знали, где он находился, тогда, действительно, к историческим документам, наследию относились варварски. Что‑то пропало и из мебели, реквизита — до сих пор по крупицам историю тетра собираем. В тот же год поздней осенью бюст обнаружили на задворках завода ЖБИ. Не помню, кто нам об этом сообщил, но я сама организовывала доставку в здание театра. Глыба тяжеленная, пришлось даже солдат привлекать для транспортировки. Мы отмыли бюст щетками, а реставрировал его Николай Леонтьевич Карнабеда. Подобрал по цвету эпоксидную смолу и восстановил отбитые ухо и нос. Все происходило в здании театра. Реставрационная работа проведена так тонко и профессионально, что заметить ничего невозможно. С той поры бюст все время находится в театре. Правда, мы его периодически переставляем. И сейчас думаем перенести в ту зону, где находится памятная стена — где фото заслуженных актеров, принесших славу нашему амурскому театру.

Возрастная категория материалов: 18+