Нам удалось разыскать в Нижнем Новгороде полковника в отставке Павла Смирнова, который был одним из непосредственных участников поисково-похоронной команды, которая перевозила тела наших воинов из Китая. Другая героиня, которая девчонкой носила на себе раненых солдат, работала в военном госпитале в Китае, не получила даже звание ветерана войны. О людях, которые испытали, пережили, воевали, спасали и умирали, — о них наш рассказ.

***

У нее нет военных наград. И в списках ветеранов Великой Отечественной войны она никогда не значилась. Хотя Тамара Косырева (в девичестве Вольская) — самый настоящий ветеран боевых действий. Потому что в августе 1945 года она была непосредственным участником Маньчжурской стратегической наступательной операции: 16-летняя санитарочка из Благовещенска выхаживала раненых красноармейцев в брошенном японцами военном госпитале под Сахаляном. «Уже 75 лет прошло, а война не отпускает. До сих пор помню глаза красноармейца с тяжелым ранением в лицо, которому делала перевязки, и ампутированные конечности солдат», — вздыхает Тамара Михайловна. Она никогда не пользовалась никакими ветеранскими льготами, хотя одна поднимала четверых детей, всегда много трудилась и даже сейчас, когда ей уже 90 с «хвостиком», продолжает работать и заряжать оптимизмом молодых.

В списках ветеранов войны не значится

«Я ни на кого обиды не держу, что ветеранское удостоверение не получила. Сама виновата: справку важную потеряла», — с улыбкой сказала Тамара Михайловна, удивляя меня второй раз. А первый был, когда я с помощью сотрудников амурского Госархива разыскала домашний телефон благовещенки и не решалась ей позвонить. Меня предупредили: «Женщина обращалась к нам давно, не знаем даже, жив человек или нет. Возраст, сами понимаете…» И вот набираю номер, а после осторожных объяснений, кто я такая и зачем звоню, слышу бодрый голос: «Так это ж я и есть Тамара Михайловна. А вот прямо сейчас и приезжайте — я одна дома».

Уже через полчаса шустрая пенсионерка усаживала меня в кресло, доставая из шкафов альбомы и коробки с фотографиями, самая ценная из которых — это снимок, сделанный в начале июня 1941‑го, перед самой войной. На нем три подружки-пятиклассницы: Алла Тимофеева, Люба Куватова и Тамара Вольская. Счастливые лица девчонок, переполненных радостью, что наступили долгожданные каникулы, впереди целое лето! А уже через две недели началась война.

— Отец в то время уже в армии был, его еще раньше призвали. Они с мамой разошлись, но он нам письма писал. На каком фронте воевал, не знаю, но назад живой вернулся. Только кисть на правой руке снарядом оторвало. У моей подружки отца убили — невозможное переживание было, весь класс переживал.

Кусочек соевого жмыха делили на класс

Сколько лет прошло, а воспоминание о войне до сих пор отзывается противным сосущим ощущением под ложечкой, которое преследовало Тамару все школьные годы.

— Мать получала аванс и могла на эти деньги только булку хлеба купить на рынке. Люди все равно продавали. Где брали, не интересовало никого: купил и купил… Иногда мама стригла наших солдат, что работали на мелькомбинате. Они платили лузгой от овса. Мы ее замачивали, потом варили кисель, блины пекли. Преследовало постоянное чувство голода, — пенсионерка тяжело вздохнула. — Но родина нас не забывала: в школе нам давали каждый день по маленькой белой булочке. И не дай бог, если кого в классе не было, чтобы его булочка куда‑то делась. Три дня ученика нет — будет три дня ждать, никто не тронет. Но никакой голод не мог заставить взять чужое. У меня бабушка работала на мельнице. Там сою мололи. Она другой раз принесет кусочек жмыха соевого, я обязательно принесу его в класс и поделю на всех — по малюсенькому кусочку каждому в рот. Мы его даже не жевали, а просто держали во рту, лишь бы только приглушить чувство голода.

Первого сентября 1941‑го пятиклашки, как и остальные школьники Благовещенска, пришли в школу не с книжками и тетрадками, а с ведрами и копалками. Почти весь сентябрь копали на чигиринских полях картошку и вырывали лук. Со сбором урожая трудовая четверть не окончилась. По законам военного времени — без выходных, праздников, отпусков — жили не только взрослые, но и дети.

— Мы работали наравне со взрослыми: на территории школы и окопы копали, и школу зимой отапливали сами, уголь и дрова возили с берега на санках. Работали все, девочки не отставали от мальчиков, — продолжила Тамара Михайловна. — А еще мы создавали тимуровские команды, после уроков помогали старикам: воду носили, дрова кололи.

Картошка, слезы и… Гюго

— Но самое тяжелое было — это работа в колхозе. Нас с 6‑го класса, как только кончится учебный год, увозили в Дроново или Гродеково. Все лето картошку пололи и окучивали, зерно молотили. Спали в сарае на полу в набитых соломой матрасах. Поднимали нас рано. А кормили‑то чем? Утром — вареная соя, в обед — суп соевый, вечером опять соя жареная или пареная. Я всегда говорю: сое надо кланяться в ноги. Она спасла нас от голода. Соя — это наше все! А когда домой уезжали в конце смены, нам каждому еще килограммов по десять давали сои с собой — оплачивали все‑таки труд.

На фото ученицы 5‑го класса 4‑й школы. Три подружки — Алла Тимофеева, Люба Куватова и Тамара Вольская (справа). ФОто: Ирина Ворошилова

Тамара Михайловна призадумалась, вспоминая что‑то, а потом продолжила:

— Однажды Раиса Николаевна, на тот момент наш классный руководитель, предложила: «Тамара, давай мы тебя здесь оставим, а нам за тебя куль картошки дадут». Я говорю: «Здравствуйте, я что, так дешево стою?!»

— А почему учитель так сказала?

— Девчонка я была боевая, хоть и маленькая, а работала лучше других. Помню, в седьмом классе я уже прочитала «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Вообще, читала много, да мы все любили читать. Правильно говорили: «Книги учат жить». В то лето жара стояла страшная. Мы картошку окучиваем, а нормы были большие, недетские. Председатель колхоза Чалко (фамилию до сих пор помню) такой жесткий был человек, даже нас, детей, не жалел. Многие не выдерживали. Окучиваем картошку, тяжело, девчонки плачут, а я им книгу Гюго рассказываю, чтобы хоть немного их поддержать.

Сестрички РОККа

— Откуда у вас самой только силы на все это брались? — удивлялась я такой силе духа.

— Так я с самого детства, наверное с трех лет, занималась физкультурой, — бойко ответила пенсионерка. — И гимнастикой увлекалась, и на лыжах ходила, и по спортивной ходьбе на 8 километров в школе занимала первое место. Вот я заметила, что вы прихрамываете. Спина болит? Так вы вот такое упражнение делайте каждый день, легче будет.

Тамара Михайловна подскочила и встала ровно вдоль стены, вытянув вверх руки.

— Меня как научили, всю жизнь это упражнение делаю. Стою и считаю медленно до семидесяти. Каждый день надо вот так стоять и со всей силы тянуться вверх. Будет ровным позвоночник. Мы в Красный Крест все ходили, умели оказывать первую медицинскую помощь. Девочки-старшеклассницы работали санитарками в госпитале на Мухина, а мы им помогали. На перемене из школы туда бегали, чтобы письма раненым домой написать, кормили их. Бывало, мать напечет чего‑нибудь, так я всю выпечку солдатикам отнесу. Потом стали разворачивать в городе новый госпиталь для приема раненых — там, где третья больница. Там не было ни подушек, ни посуды. Я из дому перетаскала туда все подушки и тарелки. А что делать было? — хозяйка развела руками.

Я спросила, хорошо ли она запомнила первый день войны с Японией.

— Еще как запомнила! Началась такая пальба через город на ту сторону. Там тогда был не Хэйхэ, а Сахалян. Там еще напротив Благовещенска был китайский спиртзавод, его первым разбомбили. Хотя было раннее утро, но мамы дома уже не было. Я побежала к подружке, они жили через дорогу. Мы спрятались в подполье. Уже не помню, сколько мы там просидели. Долго. А потом думаем: «Чего это мы тут сидим‑то, чего боимся?! Надо что‑то делать. Мы же были члены РОККа — это Российское общество Красного Креста. Вылезли из подполья и побежали туда. Здание находилось на улице Мастерской, сегодня — Шевченко. Там еще был дом врача Гейера, сейчас его уже нет. Нас, девчонок, хотя нам всего было по 14—15 лет, сразу перевели на казарменное положение.

На казарменном положении

— Казармы располагались в больших, красивых, добротных домах. Сейчас их нет. Кормить нас никто не кормил, есть бегали домой. Но как только с того берега приходил паром с ранеными, за нами отправляли машину. Мы грузили на нее наших солдат и везли в госпиталь на улице Горького, там сейчас находится кардиоцентр. Я запомнила наверху здания стеклянный купол. И вот нам надо было поднимать раненых на самый верх. Сейчас иногда подумаю: как мы, девочки-семиклассницы, вдвоем таскали на себе раненых солдат на второй этаж?! Я хоть и маленькая, а силы у меня большие. Почему‑то много солдат с той стороны привозили с ножевыми ранениями. У одного красноармейца, которому я голову бинтовала, на теле насчитали двенадцать ножевых ранений! Он мне стонал: «Ой, доченька, доченька!..» Ничего, выходили. Наши врачи были очень внимательные, опытные.

Что творилось в душе этих самых девчонок-санитарочек, трудно представить. Сама Тамара Михайловна до сих пор не может забыть некоторые моменты, хотя уже 75 лет прошло.

— А у меня, видно, талант был. Меня почему‑то привлекали в операционную часто. Все легко получалось, голову солдатам лучше медсестры бинтовала. Работали без выходных, и за работу, конечно, нам не платили. Всякого насмотрелись. Может, я потому такая добрая… Горе человеческое, боль очень сильно на нас повлияли.

Сама напросилась на войну

Вскоре Тамару Вольскую и еще трех сестричек РОККа направили на другую сторону Амура, помогать медикам в военном госпитале под Сахаляном, брошенном японцами. Это был 1‑й укрепрайон.

— Сначала там были наши старшие девочки, но их перебросили в Айгунь. Мы вместо них напросились. Не забуду, как первый раз обедали уже на той стороне, такой был вкусный борщ, и еще во‑о-от такой арбуз нам солдатики принесли, — рассмеялась собеседница. — А потом из Сахаляна нас дальше повезли в госпиталь. Он был большой, хорошо оборудованный. Оперировали ночью при свечке. Японцы, когда отступали, ничего не тронули, только обрезали электричество. Коптилочки у нас стояли возле раненых солдат. Когда мы приехали, там было 15 наших красноармейцев и еще двое японцев. Мы за всеми ухаживали круглые сутки. Только японцы почти ничего не ели, хлеб наш в рот не брали, только рис — боялись, что мы их отравим. Свободного времени у нас почти не было. Зато кормили хорошо — в настоящем ресторане. Правда, во время боев в него попал снаряд, и здание было частично разрушено. Иногда удавалось погулять по окрестностям. Но одних нас не пускали, только под охраной военных, вооруженных автоматами. Рядом с госпиталем стояли части рокоссовцев. Везде принимали нас хорошо, китайцы очень вежливые, гостеприимные. Но у них такая беднота была, еще хуже нашего в десять раз. Что меня поразило: в каждой фанзе замурован котел, они там и чай кипятили, и варили что‑нибудь — все в одном котле. Однажды нас мясом угостили — такое вкусное! Но потом случилось такое, что я больше мясо даже в рот не могла взять.

Тамара Михайловна помолчала — чувствовалось, что ей трудно об этом вспоминать. Хоть и столько лет прошло.

— Я к тому времени многое повидала в госпиталях, операционных, казалось, ко всему привыкла. Кто без руки, кто без ноги, кто без лица. Это же ужас какой‑то! Одному красноармейцу снаряд попал прямо в лицо. Все разбито было. Снимала ему повязку, перевязывала. До сих пор помню его глаза. Однажды я пережила настоящий шок. У нас был один солдатик тяжело раненный, ему ампутировали ногу. Утром я решила нарвать цветы — в палате ему поставить. Поднимаюсь по ступенькам вверх и вижу: из операционной выходит медсестра с тазом в руках, а там конечность. Вывалила ногу в яму и стала ее закапывать. От увиденного я долго не могла прийти в себя. Не могла после этого есть ни суп, ни кашу с мясом. Пока домой не вернулась, только чай с сахаром пила и хлеб ела. Мы там полмесяца были, пока из госпиталя всех раненых не забрали.

Хотелось узнать о судьбе того самого бойца, кому ногу ампутировали и для кого юная санитарочка цветы собиралась полевые нарвать. И я спросила: «А боец тот выжил?»

— Нет, он не выжил. После ампутации у него гангрена началась. Это был единственный тяжелораненый, кого при мне похоронили прямо там, на китайской земле…

2 сентября 1945‑го в памяти Тамары Михайловны не сохранился…

— А вот День Победы очень хорошо помню — кажется, от одного этого воспоминания молодеет взгляд пожилой женщины. — Помню, как 9 мая бежала к маме на работу, в парикмахерскую со всех ног и кричала на всю улицу: «Ура-а-а! Победа! Война кончилась!» Радостную новость я услышала на улице. Возле китайского консульства (оно располагалось там, где сегодня находится 4‑я поликлиника) по репродуктору передали. Помню, как ликовали вместе с нами китайцы. А день был теплый-теплый, небо синее-синее, черемуха уже вовсю цвела!

Три кило пшена за 20 дней работы в госпитале

— На той стороне мы пробыли дней двадцать. Как только всех раненых оттуда забрали, так и мы вернулись в Благовещенск. В награду мы получили по пакету китайского пшена — килограмма три. И всем девочкам выдали заверенные справки о том, что мы работали санитарками в военном госпитале. Наказали: как приедем домой, сдать их в горис­полком. Подруга моя так и сделала. А я убрала справку за картину, да и забыла о ней. Мамы дома не было, она тогда работала на лесозаготовках, некому было проконтролировать. Куда потом справка делась, не знаю. И «затерялись» мои 20 дней трудового стажа в военном госпитале. Да и все четыре военных года не отмечены в моей трудовой книжке. Сама виновата. Когда работала в автобусном парке освобожденным председателем местного комитета, многим помогла ветеранские удостоверения получить, а самой за себя некогда было похлопотать. Вся в работе. Муж оказался негодный. Восемь лет прожили, и я от него ушла. Стыдно было, что он постоянно пьяный. Одна четырех сыновей растила. Два года назад попыталась справку восстановить, пошла в Госархив, а там сказали: за такой информацией надо в военные архивы обращаться. Да теперь уже и поздно. 

Фото: swaralbum.ru

«Шанго, Красная армия!» 

В юбилейном проекте «Амурская правда» вспоминает военные события на Дальнем Востоке, которые поставили точку в окончании Второй мировой войны  

О Великой Отечественной войне написано много книг и мемуаров. И по традиции история Великой Победы сводится к дате капитуляции фашистской Германии, хотя окончательно победная точка была поставлена у нас на Дальнем Востоке. 75 лет назад после молниеносного броска через безводную степь и труднодоступные таежные перевалы советские солдаты разгромили Квантунскую армию, освободив оккупированную японцами Маньчжурию.

Маленькая война на востоке — так называли Маньчжурскую наступательную операцию, которую до сих пор изучают не только в российских, но и в зарубежных военных академиях, в том числе в Вест-Пойнтской в США. «Потому что она уникальна и считается одной из самых блестящих в истории Второй мировой, — всегда подчеркивал военный историк Сергей Орлов, который дал старт таким проектам, как «Историческая память Приамурья» и «Вахта памяти». Они стали народными и шагнули далеко за пределы Приамурья и российских границ. — За несколько дней наши войска разгромили миллионную квантунскую группировку. Темпы продвижения были потрясающие. Все это происходило в сложнейших климатических условиях, при ожесточенном сопротивлении японцев.

Фото: httpsfrontline.su

Благовещенск стал одним из центров масштабной наступательной операции, в которой было задействовано несколько фронтов. 9 августа исполнится 75 лет, как войска 2‑го Дальневосточного фронта при поддержке Амурской военной флотилии форсировали реку и буквально за пару дней очистили от японцев правый берег Амура. «Шанго! Шанго! Русские живите!» — кричали слова благодарности нашим бойцам голодные и изнуренные японским гнетом маньчжуры. А советские солдаты бросали с автомашин им в толпу хлеб, сухари, колбасу, сахар…

Возрастная категория материалов: 18+